Детективы
Шрифт:
Вечерняя прогулка всегда настраивала доктора Одингота на философский лад.
— Увы, мой друг, — печально обратился он к инспектору Ступорсу, — почти все
— преступления бывают трех типов: из-за денег, пьянства или женщин. Причем первые обычно самые хитроумные, вторые — самые дикие, а третьи — самые глупые.
— Почему же глупые? — удивился Ступорс, вспомнив, как однажды
— Да потому, что, как сказал один мудрец, никогда не надо бежать за женщиной или уходящим автобусом — через пять минут из-за угла появится следующий экземпляр.
— Это верно, — тоненько засмеялся Ступорс, и в эту секунду где-то сбоку раздался душераздирающий женский крик.
— Вот, пожалуйста! — тут же среагировал Одингот. — Опять третий тип и наверняка из-за какой-нибудь глупости. Но все-таки стоит посмотреть, в чем там дело. — Доктор решительно повернул в сторону, увлекая за собой Ступорса.
Не успели они подойти к ближайшему дому, как из его дверей с диким воплем выскочила совершенно обезумевшая женщина с растрепанными волосами и, пробежав несколько шагов, рухнула прямо в руки доктора Одингота.
— Случай кажется достаточно интересным, — пробормотал он, успев разглядеть, что несчастная весьма красива. — Успокойтесь, моя дорогая, вы вне опасности. Что случилось?
— Меня только что пытались задушить! — заплакала женщина, непроизвольно ощупывая синяки под правым ухом. — Господи! — неожиданно вскрикнула она, дотронувшись до шеи с другой стороны. — Он расцарапал мне шею! Как я теперь буду выглядеть в вечернем платье?!
— В гробу вы выглядели бы гораздо хуже, — вмешался Ступорс, ревниво наблюдающий, как доктор все еще прижимает к себе красавицу. — Лучше успокойтесь, сухо добавил он, — и расскажите, как вас зовут и что там произошло.
— Меня зовут Деза Бездуховны, — все еще всхлипывая начала рассказывать женщина, — я — певица в рок-группе «Быдлз». Двое ребят из нашей группы, пианист Алеф Дринкман и гитарист Крен Кусаки, давно были влюблены в меня. Они оба тоже мне нравились, но я все никак не могла сделать выбор. Они же постоянно требовали от меня ответа. Наконец, месяц назад я обещала, что 1 апреля, то есть как раз сегодня, скажу им, кого я предпочитаю. Но так получилось, что за это время я встретила другого о чем и сказала им час назад.
— Как они перенесли этот удар? — спросил Одингот.
— Алеф сначала стал сильно кричать на меня и бить посуду, а потом притих и начал пить рюмку за рюмкой. А Крен сразу как-то поник и только сказал, что давно ожидал чего-нибудь в этом роде. В конце концов Алеф сильно набрался и сказал, что пойдет спать, а Крен отправился наверх, чтобы успокоить нервы и поимпровизировать на гитаре.
— Кто-нибудь еще был в доме? — поинтересовался Одингот.
— Нет.
— Продолжайте рассказывать.
— Ну вот, дальше от всех этих переживаний у меня сильно разболелась голова и, оставшись одна, я стала рыться в сумочке, чтобы достать аспирин. Внезапно в комнате погас свет, и кто-то набросился на меня и начал душить.
— Ну что ж, — бодро заключил Ступорс, доставая из кармана пистолет, — все понятно. Сейчас мы арестуем обоих молодчиков, а потом уж разберемся, кто из них больше любит Дезу Бездуховны.
— Я думаю, достаточно арестовать только одного, — возразил Одингот, с сожалением отпуская Дезу. — Совершенно понятно, что это — …
Кого имел в виду доктор Одингот?
Доктор обратил внимание на то, что царапины были только с левой стороны шеи жертвы, то есть на правой руке преступника были длинные ногти. Как известно, гитаристы обстригают ногти на левой руке (чтобы зажимать лады), а пианисты на обеих… Поэтому преступник скорее всего — Крен Кусаки.
СМЕРТЬ В ОСОБНЯКЕ
— Так вы говорите, что проснулись от звука выстрела? — еще раз переспросил инспектор Ступорс, пристально глядя на сидящего перед ним Стина Бормотелло, тщедушного человечка в роскошном халате.
— Да-да, — быстро заговорил тот, нервно перебирая тонкими пальцами витой шнур на поясе. — Я проснулся ночью от сильного хлопка и сразу почувствовал неладное. Жены рядом не было, а дверь в коридор была приоткрыта. Выскочив из нашей спальни, я сразу побежал в японскую комнату — я знал, что иногда, в часы бессонницы, Фрина ходит туда и медитирует.
— Понятно. — многозначительно произнес Ступорс. Было видно, что ему ничего не понятно. — И что же было дальше?
— Дальше? — как-то сразу сник Бормотелло. — Фрина в ночной рубашке лежала там, посередине комнаты. В правой руке у нее был пистолет, а на груди, прямо напротив сердца, расплывалось кровавое пятно… Я сразу понял, что она мертва и тут же позвонил в полицию. Через десять минут приехали вы.… Вот, собственно, и все.
— А что представляет собой эта японская комната? — внезапно заинтересовался сидящий в углу доктор Одингот. Он только что прибыл в особняк Бормотелло, вызванный звонком Ступорса, и еще не успел разобраться в обстановке.
— Абсолютно пустая комната, — лаконично пояснил Ступорс. — На полу циновки, на стенах иероглифы.
— Быть может, рядом была предсмертная записка, какое-нибудь письмо, фотография? — продолжал допытываться Одингот.
— С точностью до трупа и пистолета идеально чистая комната, — с некоторой даже завистью повторил Ступорс, вспомнив беспорядок в своем кабинете.
— Ясно, — пробормотал Одингот и снова повернулся к хозяину особняка. — Был ли кто-нибудь еще в доме в это время?
— Я понял, куда вы клоните, — заторопился Бормотелло, — но кроме меня и Фрины здесь никого не было. Так что это наверняка самоубийство.