Дети Антарктиды. На севере
Шрифт:
Максим остановился в дверях в ожидании согласных пойти с ним. Так он простоял секунд десять, но ни один из присутствующих и шагу не сделал в его сторону.
– Ну и катитесь.
Он поправил лямку рюкзака и ногой пнул дверь, выйдя из церкви.
– Ну что ж, стало быть, решено, – выдохнул Лейгур.
Исландец скинул рюкзак, пока вдруг не раздался хриплый, едва слышный голос Вадима Георгиевича:
– Доча…
– Он очнулся! – Радостно, но одновременно с горечью воскликнула Маша.
И правда, глаза-стеклышки старика открылись и стали
– Папочка, я здесь. – Маша слегка наклонила его голову к себе.
Губы Вадима Георгиевича дрогнули в полуулыбке при виде дочери, а из глаз потекли слезы.
– Доча… мы все еще в церкви?
– Что? – Она наклонилась. Голос больного едва был слышен.
– Мы еще в церкви?
– Да, папа, мы в церкви, но собираемся уходить.
Вадим Георгиевич стал мотать головой, а дрожащая рука потянулась к Маше, но на полпути обессиленно рухнула на живот.
– Оставь меня тут, – просипел он.
– Нет, я тебя не брошу. Мы что-нибудь придумает, даю тебе слово. Мы…
И тут словно из последних сил Вадим Георгиевич таки вцепился рукой в куртку Маши. С виду простое действие далось ему нелегко, и на мгновение он будто бы ожил, вновь обретя силы.
– Я устал, не могу больше терпеть эту боль.
Слезы таки брызнули из глаз Маши. Она взяла его окоченевшую руку и прижала к губам.
– Я ради тебя… – он прервался, его горло сводило судорогой. Каждое слово, да что там, каждый вздох давался ему с неимоверным усилием. – Я ради тебя отправился сюда, все мы. Прошу тебя, не делай мои усилия напрасными. – Он чуть крепче сжал ее ладонь. – Тебе еще многое нужно сделать. Вернуть «Копье» и… и помочь людям Матвея с «Востока», я дал им клятву, что они получат припасы, и теперь эта клятва ложится на твои плечи. Прости меня.
Надя шмыгнула носом, быстро смахнув выступившую слезу.
– Все вы, дорогие мои… все до единого… – продолжал едва слышно бормотать старик. – Всем вам еще многое нужно сделать. Идите!
Последний приказ прозвучал грозно, с присущим Вадиму Георгиевичу командирским голосом.
«Начальник… – пронеслось в голове у Матвея»
Дыхание старика участилось, а взгляд обратился к потолку. Остатки сил медленно покидали его.
– Лучше здесь, в церкви, рядом с Богом, нежели там, в глуши, – надрывно произнес он, едва сдерживая рыдание.
– Папочка… – Маша вцепилась в старика.
– Пошли, Маш. – Надя взяла ее за плечи. По всей видимости, сказанное заставило ее переменить вчерашнее решение.
– Я не могу, Надь, не могу.
– Пойдем, пойдем.
Надя стала силой оттаскивать ее от смотрящего в одну точку отца, готового встретить смерть. Заметив, как девушка стала сопротивляться, к Наде на выручку поспешил Домкрат, и обоим удалось оттащить впавшую в истерику Машу наружу. Все это происходило под очередной приступ кашля, внезапно охвативший старика.
– Пошли. – Арина взяла за руку остолбеневшего от зрелища Тихона и увела прочь.
С Вадимом Георгиевичем наедине остались только
– Матвей, – раздался голос старика.
– Да? – Пришлось сесть на колени рядом с ним, чтобы лучше расслышать.
– Позаботься о Маше, хорошо?
– Обещаю.
– Ты хороший человек, Матвей. Хороший…
Он снова закашлялся.
– Как же больно… Господи! Боже милостивый! Как же больно.
Над его ухом наклонился Лейгур и прошептал:
– Если хотите, я могу покончить с этой болью.
Матвей вначале не поверил услышанному и с ужасом уставился на исландца. Не послышалось ли ему?
– Только скажите, – продолжил нашептывать Лейгур, – я все сделаю.
– Грех же… – выдавил из себя старик.
– Я не верю в вашего Бога, поэтому не боюсь его наказания. Но и делать ничего не буду, если вы не попросите.
– Хорошо, – не задумываясь, ответил Вадим Георгиевич.
– Хорошо?
– Да, хорошо. Сделай это, сделай… – Он поморщился от боли.
Лейгур взглянул на Матвея и словно взглядом спросил, не хочет ли он возразить? Но собиратель и не думал об этом. Окажись он на месте старика, так и сам бы пожелал скорейшего избавления от этой агонии, любыми средствами…
Так и не услышав возражений от Матвея, ручищи Лейгура потянулись к горлу старика.
Собиратель резко встал и отвернулся, не в силах наблюдать за происходящим. Выйти он не мог, подумают неладное, когда спросят, почему там задержался один лишь исландец. Творившееся здесь лучше всего сохранить в тайне.
На верхушке полуразрушенного иконостаса перед Матвеем висело изображением распятого Христа, чей лик заметно истерся. Виднелся лишь обращенный к земле мертвый взгляд, который словно подглядывал за творящимся в храме.
Раздалось кряхтение c глухими ударами о дощатый пол, затем приглушенный кашель, а после настала тишина.
Длилось это не дольше минуты, а по ощущениям так целая вечность.
Матвей и Лейгур вышли на крыльцо церкви и заметили, как остальные уже поднимались по кювету к трассе. Надя придерживала за плечо Машу, будто оберегая ее от желания вырваться и убежать обратно.
– Я должен был это сделать, – проговорил Лейгур.
– Да, – ответил Матвей и посмотрел в голубые глаза исландца. – Если хочешь знать, я не осуждаю тебя, но остальным об этом лучше не рассказывать.
– Разумеется, – тихо произнес исландец. – Пускай это будет нашей тайной.
Оба они спустились по ступеням и отправились вслед за командой.
Как только вышли на трассу, не обмолвились и словечком. Со стороны все шестеро походили на похоронную процессию, но без гроба, и лишь с идущей впереди безутешной дочерью, потерявшей отца. Порой Маша срывалась в сторону в явном желании вернуться, но ласковая и одновременно крепкая хватка идущей рядом Нади останавливала ее, прижимая к себе. Но чем дальше они отходили от злополучной церкви, тем меньше попыток вырваться предпринимала Маша, пока и вовсе не успокоилась.