Дети Богов и Воинов
Шрифт:
Роунат покачала головой.
– Эгиль пытался спасти меня, но не сумел попасть в церковь. Он хороший человек, Фоула. Поверь мне. – Она опустила руки на живот и осторожно погладила его. – Когда я впервые встретила Эгиля, мне приснился мой малыш. – Она прикрыла глаза. – Я обязана подарить сыну жизнь. Чувствуешь, как он шевелится? Он ведь уже готов стать частью нашего мира.
У меня пересохло во рту. Я уселась на полы своего плаща. Искреннее счастье, звучащее в ее голосе, лишь туже затягивало узел в моем животе. Даже если забыть про мою
– Закон запрещает нам иметь смертных любовников, Роунат. Ты разве забыла? Совет тебя покарает.
– Я знаю. И готова понести наказание. Я с чем угодно справлюсь – только не сердись на меня.
Я выдохнула и накрыла подушечками пальцев последние ожоги, оставшиеся на ее шее. Мгновение спустя кожа затянулась, не оставив ни единого шрама.
– Я слишком рада, что ты жива, чтобы на тебя злиться. Я просто хотела бы …
– Чтобы я выбрала мужа из нашего племени?
Я кивнула.
– Сердцу не прикажешь, Фоула, – молвила Роунат, печально глядя на меня. – Иначе бы и ты давно вышла за Томаса.
– Не увиливай.
Роунат перевернулась на бок:
– Ладно. Не будем о Томасе: знаю, это больная тема. Но мне ведь нет дела до законов Совета. Мне суждено было зачать сына от смертного. Так нашептал мне ветер.
– А кто нашептал это ветру? – огрызнулась я. – Почему эти голоса обязательно должны желать тебе добра? Ты об этом подумала?
Роунат рассмеялась: после исцеления к ней сразу вернулись силы.
– Я слышу немало голосов: и хороших и плохих. Я уже хорошо с ними знакома и умею различать. Ветру ведь все равно, кто перед ним: Потомки или смертные. Раньше и нам с тобой было все равно.
– Да, давным-давно, когда я была несмышленым ребенком.
Я молча подсела ближе к Роунат и погладила ее волосы. Дар исцеления отнимает немало сил, если спасать стоящего на пороге смерти, и я слишком утомилась, чтобы продолжать этот разговор.
– Постарайся вспомнить, – мягко попросила сестра. – Вспомни того юношу, Колума, который жил в ро у подножия горы. Он каждое утро пел и все время кормил младших сестер своей едой. А еще помогал каждому нищему, который стучался в дверь. Я больше никогда не встречала такой доброй души: ни среди Потомков, ни среди смертных.
Да, я помнила Колума, его песни и кроткий нрав. Я восхищалась им не меньше, чем Роунат. Но мое последнее воспоминание о юноше было совсем другим. Он лежал под стеной родного ро с копьем в боку, навеки закрыв глаза. Об этом я никогда не рассказывала сестре. А возможно, стоило бы. Прозрела бы она, узнав, что Колума убили? Я сомневалась, что даже это переубедило бы ее. Она прожила на этом острове не меньше меня. Каждый уголок Ирландии осквернила война. В мире смертных царят насилие, смута и ненависть, а сестра наотрез отказывается это признать.
– Роунат, мы обе присутствовали на Совете, когда принималось Новое соглашение. – Поднявшись на ноги, я смахнула грязь
– Совет ошибся, – нахмурилась Роунат.
– У Совета не оставалось иного выбора. Живя бок о бок со смертными, мы слишком полюбили их – настолько, что участвовали в их войнах и убивали собственных сородичей. Томас был прав. Если бы мы не покинули их, нашему роду давным-давно пришел бы конец.
Роунат погладила подбородок:
– Но ведь и в наших венах течет кровь смертных. Они – наши сородичи. Зачем же отказывать себе в их любви? Твоя дочь…
– Не впутывай сюда Ифу. – Мои слова прозвучали так резко, что улыбка Роунат пропала.
– Прости. – Она обняла меня. – Давай не будем ссориться.
Когда я прижалась к сестре, меня охватило невероятное желание разрыдаться, но я не хотела, чтобы она снова увидела меня в слезах.
– Пойдем, – сказала Роунат чуть погодя. – Нужно добраться до крепости. Тебе нельзя опаздывать на собрание, а Томас должен узнать, что здесь случилось.
– Может, тебе не стоит туда ехать?
Догадавшись, что я имела в виду на самом деле, сестра вывернулась из объятий и поцеловала меня в щеку.
– Я не могу просто сбежать и притвориться, что моего ребенка не существует.
– Но ведь рассказывать остальным не обязательно. Спрячься где-нибудь, а потом отдай ребенка в хорошую семью.
Роунат со вздохом взяла меня за руку. Я слишком хорошо знала сестру, чтобы пытаться ее переубедить. Мы молча направились к Энне, ждавшей неподалеку от церкви. Мы шли мимо убитых монахинь, и по щекам Роунат текли слезы. В воздухе стоял запах крови и горелой плоти, а на лицах несчастных навеки застыли страх и отчаяние. Сестра подошла к каждой, как могла прикрыла тела и прошептала слова прощания.
– Мне так жаль, Роунат, – произнесла я, помогая ей накинуть плащ на одну из женщин.
Она смахнула слезы рукой:
– Никто не заслуживает такой смерти.
Я кивнула и молча наблюдала, как она оказывает почести оставшимся. Почему сестра защищает смертных даже после такого? Как у нее поворачивался язык даже разговаривать с Эгилем, не говоря уже о том, чтобы с ним спать? Все признают, что смертные мужчины – настоящие животные. Из-за этих мыслей я вспомнила об Ифе, и слезы, с таким трудом сдерживаемые раньше, наконец полились ручьем.
К тому моменту, как Роунат закончила прощаться с монахинями, я сумела взять себя в руки. Я чувствовала, что у меня опухли веки, но сестра слишком погрузилась в свои мысли и ничего не заметила. Забравшись на Энну, мы молча пустились в путь.
Роунат все молчала. Я хотела заговорить первой, но тревога лежала на языке мертвым грузом. Хотелось верить, что Томас и Совет проявят милосердие. В конце концов, Роунат не вмешивалась в жизнь смертных, не призывала их к насилию и не помогала вести войны. А как же ребенок? Он родится смертным, как и его отец. Что ждет его?