Дети большого дома
Шрифт:
Бойцы доставили Аршакяна к палаткам санбата, разбитым на склоне лесистого холма. Лежа на операционном столе, Тигран смотрел на хмурое, словно никогда не знавшее улыбки лицо военврача Ивана Ляшко, на сияющие глаза Марии Вовк. Мягкая маленькая рука легла ему на лоб, ласковый голос шепнул:
— Все будет хорошо, товарищ батальонный
Тиграну показалось, что глаза девушки полны слез. Она отошла, снова подошла и прикрыла лицо Тиграна марлей. Какой-то острый, неприятный запах защекотал ноздри. Сознание отлетело.
Привела его в себя негромкая, тоскливая песенка, долетавшая издалека, из полузабытого прошлого. И голос был приятный, мягкий, словно слышанный много-много раз.
Тигран открыл глаза, оглянулся. Все вокруг было залито светом золотистых лучей. Утренняя ли заря или закатная?
Он лежал на носилках перед белой палаткой, под открытым небом. Сидя рядом, Мария Вовк негромко напевала:
Одержим победу, К тебе я приеду На горячем, боевом коне…И чей-то голос, опять-таки знакомый, сыпал неумолчной скороговоркой. Тигран напряг внимание, вслушался и узнал военврача Кацнельсона.
— Нет, вы, наверно, не представляете себе, что это значит!..
Горел закат. Угасало солнце на западе, за грядой холмов на том берегу Дона.
Кто-то тронул левое запястье. Иван Ляшко… Сжав губы, он молча отсчитывал удары пульса.
Тигран не отводил глаз от его лица.
— Нормальный пульс, ритмичный, — проговорил врач негромко и улыбнулся. Военврач Иван Ляшко улыбнулся!
— Хороший вы человек, Иван Кириллович, спасибо вам…
Хирург приподнял руку протестующим жестом, мягко опустил на плечо раненого. Сияли глаза Марии Вовк.
Тигран услышал какой-то шорох слева от себя, обернулся.
— И вы приняли боевое крещение, лейтенант? Вас ранило?
— Жаль только, что так скоро, — проговорил Кюрегян.
Тигран смотрел на него и чувствовал, что это сказано искренне, от души.
— Но рана у меня легкая. Смогу быстро вернуться, — договорил лейтенант.
Затишье продолжалось всего несколько минут.
Воздух наполнился раздирающим уши визгом и грохотом, подобным тому, который Тигран слышал утром этого дня, когда фашистские войска кипящим потоком хлынули к берегам Дона.
— Это уже наши!
— Началось! — воскликнул Кацнельсон. — Товарищи, слушайте, станица Клетская входит в историю!
Тигран лежал, прикрыв глаза. Да, этот день знаменателен! Откуда-то снова пришли на память слова Грибоедова, сказанные им персидскому главнокомандующему, принцу Аббасу-Мирза: «Кто первый начинает войну, никогда не может оказать — чем она кончится…».
— Приподнимите меня, хочу взглянуть на Дон! — попросил Аршакян стоявших вокруг.
Четверо широкоплечих санитаров подняли носилки, держа их высоко над головой.
В воздухе колыхались огненные волны, словно бесчисленные развевающиеся пурпурные знамена. Тянулись на запад стаи самолетов с красными звездами на крыльях.
Сквозь грохот орудий и гвардейских минометов, сквозь сотрясающие землю разрывы и гул летящих на запад самолетов улавливалась поступь будущего.
От Волги до Тихого Дона разворачивалось великое сражение, подобного которому не было еще никогда в истории, от которого зависела судьба и Сталинграда и всей страны.
Бросая желтый отблеск на берега, плескал, словно расплавленной медью, величавый, полноводный Дон.