Дети Божии
Шрифт:
Зажмурив глаза, сгорбившись, раскачиваясь на руках, он с нетерпением ждал, надеясь услышать, что шаги удаляются от двери. Стук повторился.
– Эмилио! – позвал отец-генерал, и в голосе его слышалась улыбка. – У нас неожиданный гость. Он приехал, чтобы встретиться с вами.
– O боже, – прошептал Сандос, вставая на ноги и пряча ладони под мышками. Спустившись по скрипучей лестнице к боковой двери, он остановился, чтобы отдышаться, отрывисто вдыхая воздух и медленно выпуская его. Коротким и резким движением локтя откинул заслонку с дверного глазка. Подождал, согнувшийся, молчаливый.
–
На подъездной дороге рядом с Джулиани стоял высокий священник. Из Восточной Африки, определил Сандос, мельком глянув на новичка, однако равнодушный взгляд его остановился на лице отца-генерала.
– Как-то не вовремя, Винс.
– Безусловно, – согласился Джулиани, – конечно, не вовремя.
Эмилио стоял, прислонившись к стене, ему было не по себе, но что можно сделать в такой ситуации? Если бы Лопоре заранее позвонил…
– Прости, Эмилио. Я задержу тебя всего на несколько минут.
– Вы говорите на суахили? – Сандос внезапно спросил визитера по-арабски с легким суданским акцентом, вдруг неведомо откуда посетившим его. Вопрос, похоже, несколько удивил африканца, но он кивнул.
– Какими еще языками владеете? – требовательно спросил Сандос. – Латынью? Английским?
– Тем и другим. И еще несколькими, – ответил тот.
– Отлично. Подойдет, – обратился Сандос к Джулиани.
– Вам придется пока поработать самостоятельно, – сообщил он африканцу. – Начните с программы, разработанной Мендес для руанжи. Файлов по к’сан пока не касайтесь: я не слишком далеко продвинулся с формальным анализом. В следующий раз предупредите о приезде по телефону.
Он посмотрел на Джулиани, явным образом разочарованного его грубостью, и шепнул, поворачиваясь к лестнице:
– Расскажи ему о моих руках, Винс, сегодня болят обе. Я не могу думать.
«И ты тоже хорош, не мог предупредить меня, а не вваливаться без приглашения», – подумал Эмилио об отце-генерале, однако он уже был слишком близок к слезам, чтобы затевать выяснение отношений, и слишком утомлен, чтобы воспринять услышанные далее слова.
– Я молился за вас пятьдесят лет, – проговорил Калингемала Лопоре полным удивления голосом. – Бог тяжко испытал вас, однако вы не настолько переменились, чтобы я не узнал в вас того, каким вы были.
Остановившись на лестнице, Сандос повернул назад. Он по-прежнему горбился, прижимал руки к груди, но теперь он внимательнее посмотрел на священника, стоявшего возле отца-генерала. Шестидесятилетний, наверное, лет на двадцать моложе Джулиани, и такой же высокий, кожа цвета эбенового дерева, крепкие кости, глубоко посаженные и широко расставленные глаза, придающие в старости особую красоту женщинам из Восточной Африки и сделавшие лицо этого мужчины неотразимым. «Пятьдесят лет, – подумал он. – Сколько же этому парню было тогда? Десять, одиннадцать?»
Эмилио посмотрел на Джулиани, проверяя, понимает ли отец-генерал, что происходит, однако в данный момент тот был растерян, как и сам Сандос, и столь же удивлен словами гостя.
– Я знал вас? – спросил Эмилио.
Лицо африканца как бы осветилось изнутри, необычайные глаза его засияли.
–
И он протянул перед собой обе руки. Эмилио задержался, прежде чем снова сойти с лестницы. И жестом мучительным, сразу знакомым и чуждым, вложил собственные покрытые шрамами и невероятно длинные пальцы в бледные теплые ладони незнакомца.
«Сколько же лет прошло», – думал Лопоре, испытывая такое потрясение, что требование величать себя во множественном числе мгновенно улетучилось из его головы.
– Я запомнил ваши фокусы, – проговорил он с улыбкой, опуская глаза. – Какая красота и ловкость погублены, – печально проговорил и, поднеся ладони Сандоса к лицу, не замечая того, поцеловал их. Как потом решил Сандос, должно быть, сработало изменение кровяного давления или какая-нибудь причуда нейромышечного взаимодействия, но приступ галлюцинаторной невралгии наконец закончился, однако в этот миг африканец посмотрел прямо в глаза Эмилио, пришедшему в полное замешательство. – Пожалуй, руки были не самым тяжелым переживанием.
Сандос кивнул и, онемев, хмурясь, начал искать разгадку в лице собеседника.
– Эмилио, – произнес Винченцо Джулиани, нарушая недоуменное молчание, – может быть, ты пригласишь Святого Отца наверх?
Какое-то мгновение Сандос взирал на гостя, не скрывая изумления, а потом с губ его сорвалось:
– Иисусе!
На что епископ римский с неожиданным чувством юмора возразил:
– Отнюдь, всего лишь Его наместник.
Расхохотавшись, отец-генерал сухим тоном добавил:
– К сожалению, последние несколько десятилетий с отцом Сандосом невозможно было связаться.
Ошеломленный Эмилио снова кивнул и первым направился вверх по лестнице.
По чести говоря, папа в иезуитский приют на севере Неаполя прибыл в полном одиночестве и без предупреждения, в самом простом священническом облачении, находясь за рулем ничем не примечательного «Фиата». Будучи первым с X века уроженцем Африки на своем посту и к тому же еще первым папой-прозелитом во всей современной истории, Калингемала Лопоре под именем Геласия III начинал второй год своего замечательного правления, наделив римский престол глубокой убежденностью новообращенного и дальновидной верой в универсальность Церкви, не путавшей вечную истину с укоренившимся в Европе обрядом.
На самой заре своей деятельности, пренебрегая политическими и дипломатическими условностями, Лопоре решил, что должен повстречаться с этим Эмилио Сандосом, знакомым с другими детьми Бога, видевшим дела Господни и здесь и там. И когда он принял это решение, ни одна из действующих в Ватикане бюрократических сил не была способна остановить его: Геласий III был наделен внушительным самообладанием и отнюдь не апологетическим прагматизмом. Лишь он один изо всех сумел пройти мимо охранявших Сандоса членов каморры и сделал это лишь потому, что пошел на переговоры лично с кузеном отца-генерала, доном Доменико Джулиани, некоронованным королем юга Италии.