Дети Бронштейна
Шрифт:
Кто-то со всей силы хлопнул меня по плечу. Я обернулся, блондин понял, что обознался, и ушел, даже не подумав извиниться. Марта расхохоталась, и ей на радость я тоже сделал вид, будто мне весело. А она сказала, что со спины меня легко принять за кого-то другого.
Отправляясь на свидание, я попросил отца выдать мне авансом карманные деньги за август, но безрезультатно. Сначала, правда, отец вытащил бумажник и даже его раскрыл. А потом как будто замер, и давай: зачем это я ходил к Кварту за его спиной? Я объяснил, что поход мой никакая не тайна, что мои претензии к Кварту ничем
Официантка к нам еще не подходила, к тому же мы отдохнули за полчаса, что там просидели, и снова вышли на улицу. Марта рассказала, как она в детском саду однажды нарисовала город, использовав все цветные карандаши какие были, а теперь город точно так и выглядит. А потом вдруг спросила, не считаю ли я, что мы снаружи, за бортом?
— Снаружи, за бортом? — переспросил я, и она принялась что-то объяснять. Ощущение было такое, будто некая высшая сила принуждает меня не вслушиваться в ее речь. Мне велено было вспомнить про грудь Гитты Зейдель, про прыщавого парнишку из бассейна, про ночной горшок под железной кроватью, про что угодно — только б я не понял, о чем она. Странно и то, что Марта все продолжала говорить, ничего не заподозрив. А когда сделала паузу и на меня взглянула, я решил, будто она задала какой-то вопрос, и потому ответил: — Мне вообще-то и так хорошо.
Выходит, мы за бортом, так она считает, но кто такие мы? Мы вдвоем? Мы, аполитичные? Мы, евреи? Или мы — критиканы, которым ничем не угодишь? И я сказал:
— Ты все говоришь — снаружи да внутри, а знаешь, я тоже не прочь бы внутрь…
Марта возмущенно прикрыла мне рот рукой. Зубами я поймал один ее палец, и в конце концов не она убрала руку от моего рта, а я ее выпустил. Она потерла место укуса, все у нас прекрасно, и пусть хоть что, а у нас все прекрасно. Показала палец, который я укусил, но я его не поцеловал, а легонько укусил снова.
Утомившись от ходьбы, мы решили опять попытать счастья, встали в очередь на свободный столик в кафе-мороженом. И тут вдруг, взглянув в ее беззаботное лицо, я понял, что невозможно скрывать от нее самую большую мою беду. Расскажу немедленно, как только сядем, а там будь что будет.
И вот мы сели, но я никак не мог придумать первую фразу, я боялся каждого слова, а как тогда расскажешь? В себя я пришел, когда Марта принялась меня толкать из-за порции мороженого, таявшего перед самым моим носом.
— Чем ты так расстроен? — спросила Марта; не надо обладать прозорливостью, чтобы задать такой вопрос.
— Ты сама отлично знаешь.
— Что-то произошло, — решительно заявила она. — Ты совсем замкнулся в себе.
Была последняя возможность довериться Марте, а я ее упустил, словно впереди таких возможностей еще сотни. Вместо того я, поковыряв ложечкой мороженое, произнес:
— Тебе померещилось.
К нашему столику подошла рыженькая девушка, обратилась к Марте по имени. Знакомство, как видно, беглое, так как Марта не сочла нужным меня представить. Разговаривали они стоя, потому что третьего стула не было. Вид
Я знал, что Марта вернется к тому, на чем мы остановились, но все-таки спросил:
А кто эта девушка?
— Зовут Гертрудой, — ответила она. — Так, не отвлекайся от темы.
— Разве у нас есть особая тема?
Она кивнула. И тут же заявила, что готова выложить все начистоту. Итак, странности начались ровно пять дней назад, а именно в прошлое воскресенье, когда мы договорились встретиться на даче. От нее не укрылось, насколько я был тогда растерян. Но вопросов она нарочно не задавала, считая, что я заговорю сам, однако теперь уже в это не верит. И раз я ничего не рассказываю, а, наоборот, молчу как рыба, ей приходится самой додумать всю историю.
В голове моей зазвучал колокольный набат. Впрочем, что она там знает, такую историю не сочинишь, или ты свидетель, или ты заблудишься в потемках.
Итак, ее предположения таковы: в воскресенье я, не чуя подвоха, отправился с дубликатом ключа на дачу, но там меня поджидал отец. Разыгрался скандал, возможно, отец дал волю рукам, она ведь помнит оторванную пуговицу у меня на рубашке. Ну бил или не бил, а вот волшебный ключик ему точно пришлось сдать. Обман, позор, срам! Ясно, как день, что отец забрал у меня ключ. Вот почему я с самого воскресенья беспрерывно плету про гостей, якобы захвативших наш домик.
С облегчением я произнес:
— Предположим, так оно и было. Но можешь ты объяснить, зачем из этого делать тайну?
— Сама не знаю, — ответила Марта. — Тут в моей истории слабое звено.
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Чувствовал себя особо опасным преступником: схватили, но обвиняют всего-навсего в карманном воровстве, которым я отродясь не промышлял.
— В твоей истории есть еще одно слабое звено, — заметил я.
— А именно?
— Она смехотворна от начала до конца.
— Звучит неубедительно.
Я достал из кармана ключ и положил на стол. Марта взяла его, осмотрела со всех сторон и подтвердила:
— Ключ.
— Что значит — ключ? — возмутился я. — Этонаш ключ! Ключ отнашего домика!
— И что это доказывает?
Впечатление было такое, будто она хочет меня подразнить.
— Сначала ты утверждаешь, что ключ у меня забрали. А когда я его предъявил, говоришь, мол, это не доказательство.
— Сама не знаю, зачем сказала.
Марта задумалась, я спрятал ключ в карман. Вместо того чтобы раскрыть тайну и навечно связать себя с Мартой, я все больше замыкался в молчании, сбивая ее с верного следа. Пусть она никогда не докопается до правды, но со мной-то эта правда останется навсегда, — так я думал.
— Где есть один дубликат, там может быть и второй, — не сдавалась она.
Тут и отвечать не надо, теория несостоятельна, Марта вскоре сама от нее откажется. Но с каким упорством она пытается уличить меня во лжи! Лишь это и уловив, я произнес: