Дети бури
Шрифт:
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
Конечно, утром было ничуть не лучше.
Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В
В пятницу утром, когда они изучали карту Соединенных Штатов, мальчик указал на Восточное побережье, обратив особенное внимание на очертания одного штата, и сказал:
– Это Нью-Джерси.
– Да.
– Здесь мы обычно жили.
Соня нахмурилась.
– Да. Видишь, как ты далеко оттуда?
– Далеко, – ответил он.
Она нашла для него Гваделупу и, хотя на карте и не было изображения острова, указала его приблизительное положение по отношению к более крупным островам.
– Я рад, что они заставили нас уехать из Нью-Джерси.
– А?
– Да. Мне здесь больше нравится.
– Гораздо приятнее, – добавила Тина.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы меня убили в Нью-Джерси, – сказал Алекс, – здесь будет лучше.
Соня решила не отвечать на это довольно-таки зловещее замечание; вместо этого, она поторопилась вернуться к уроку и в этот день сосредоточила все внимание мальчика на Западном побережье, настолько далеко от Нью-Джерси, насколько это было возможно.
Каждый день в половине пятого они заканчивали уроки и шли купаться, играть в прятки или гулять по острову – всегда в сопровождении Рудольфа Сэйна с его длинными руками гориллы, неизменно хмурым видом и широким лицом, похожим на сделанный резцом скульптора набросок в глыбе гранита.
Под мышкой слева у него всегда висел револьвер.
Соня предпочитала его не замечать.
И все же ничего необычного до сих пор не происходило.
В понедельник утром, когда она провела на Дистингью уже почти неделю, ей позволили не заниматься оставшуюся часть дня, потому что Джой Доггерти хотел взять детей на Гваделупу посмотреть парочку фильмов и (при этих словах он передернулся, как будто перспектива была исключительно отталкивающей) поужинать в их любимом торговом центре, где подавали жирные гамбургеры.
– Я думаю, что у нас в "Морском страже" самый лучший стол, какой только можно придумать, – сказал он, – но дети говорят, что еда у нас "не идет ни в какое сравнение" с гамбургерами и французским картофелем на Гваделупе.
– Лучше, чтобы Хельга этого от них не слышала.
– Никогда! – воскликнул он. – Мне проще потерять все состояние, чем Хельгу с ее готовкой!
Из-за того, что Билл Петерсон должен был отвезти семью Доггерти на остров и ждать, пока они решат вернуться, Соня оставшуюся часть дня вынуждена была развлекаться самостоятельно. Билл предложил ей поехать вместе и обещал устроить большую экскурсию по городу, но она сказала, что предпочитает воспользоваться свободной минутой для того, чтобы получше познакомиться с Дистингью.