Дети Дюны
Шрифт:
~ ~ ~
Вы, Бене Гессерит, называете свою деятельность — Оружие Пророчества — «Наукой религии». Что ж, я, ищущий образ совершенно иного ученого, нахожу, что это вполне адекватное определение. В самом деле, вы создаете свой миф, но точно так же поступает любое общество. Вас, однако, я должен кое о чем предупредить. Вы ведете себя так же, как вели себя в прошлом многие ученые, ослепленные блеском собственных идей. Ваши действия доказывают, что вы стремитесь отнять у жизни ее неотъемлемое свойство. Настало время напомнить вам
В этот предрассветный час Джессика неподвижно сидела на потертом ковре в пещере древнего сиетча, озирая голые каменные стены. Бедный и суровый сиетч был расположен ниже края Красной Расщелины, который защищал поселение от беспощадного западного ветра Пустыни. Сюда привезли Джессику аль-Фали и его братья, а теперь все ждали слова Стилгара. Федайкины, однако, проявили мудрую предосторожность — Стилгар не знал, где в данный момент находится Джессика.
Федайкины прекрасно сознавали, что сейчас все они — объекты proces verbal — официального расследования их действий, направленных против Империи. Алия поняла, что ее мать — на стороне врагов государства, хотя Община Сестер явно не была упомянута. Здесь проявилась жестокая, тираническая природа власти Алие, и теперь предстояло испытать истинность ее убеждения в том, что кто контролирует священников, тот контролирует фрименов.
Послание Джессики Стилгару было прямым и простым по содержанию: «Моя дочь одержима и подлежит суду».
Страх уничтожает понятие о ценностях, и многие фримены, как стало известно, не были склонны поверить в это обвинение. Попытка использовать его для выхода из резиденции Алие спровоцировала два столкновения в течение ночи, но людям аль-Фали удалось угнать два орнитоптера, и вот они здесь — в безопасности древнего сиетча Красной Расщелины. Сюда же было послано сообщение федайкинам, хотя здесь их оставалось не более двухсот человек, остальные заняли свои посты в других местах Империи.
Размышляя над этими фактами, Джессика подумала, не придется ли ей принять здесь смерть. Некоторые федайкины разделяли ее опасения, хотя смертники аль-Фали отнеслись к ним достаточно спокойно, а он сам только ободряюще улыбнулся Джессике, когда молодые бойцы заговорили о своих страхах, и сказал:
— Когда Бог желает, чтобы человек умер в определенном месте, то Он делает так, чтобы человек сам хотел направиться в это место.
Зашуршала залатанная занавеска, и в помещение, где сидела Джессика, вошел аль-Фали. Узкое, обветренное лицо старика было хмурым, глаза лихорадочно блестели — было заметно, что отдохнуть ему не пришлось.
— Кто-то идет, — сказал он.
— От Стилгара? — встрепенулась Джессика.
— Возможно, — он потупил глаза и склонил голову влево, как поступают фримены, сообщая плохую весть.
— Что случилось? — властно спросила Джессика.
— Мы получили известие, что ваших внуков нет в Табре, — глухо произнес старик, по-прежнему не глядя на Джессику.
— Алия…
— Она приказала доставить детей под ее охрану, но ей сообщили,
— Это Стилгар послал их в Пустыню, — высказала предположение Джессика.
— Возможно и это, но нам известно, что сам Стилгар искал их всю ночь. Может быть, это был с его стороны отвлекающий маневр.
— Это не похоже на Стилгара, — с сомнением в голосе проговорила Джессика и подумала: Если только он заранее не договорился с близнецами. Однако в этом деле явно не вязались концы с концами. Она удивилась, поняв, что не испытывает ни малейшей паники после того, что ей рассказала Ганима. Джессика взглянула на аль-Фали и прочла жалость в его глазах.
— Они ушли в Пустыню сами, — сказала она.
— Одни? Эти двое детей?
Джессика не стала говорить старику, что «эти двое детей» знают о том, как выжить в Пустыне получше любого самого закаленного фримена. Вместо этого она подумала о странном поведении Лето, когда он предложил ей не препятствовать устранению. Надо бы отложить до лучших времен эти воспоминания, но момент был решительный, и Джессика сказала тогда, что знает, когда надо будет подчиниться внуку.
— Посланник будет в сиетче с минуты на минуту. Я пришлю его к вам, — сказал аль-Фали и вышел.
Джессика внимательно посмотрела на занавеску — она была выткана из волокон Пряности красного цвета, но заплаты на ней были синие. Все дело было в том, что этот сиетч отказался кормиться на религии Муад'Диба, чем заслужил открытую неприязнь священников Алие. Эти люди занимались разведением больших собак размером с пони; собак дрессировали для охраны детей, но недавно все собаки погибли. Вероятно, их отравили священники.
Джессика отвлеклась от своих размышлений, поняв, что они собой представляют: гхафла, бесполезные, раздражающие и отвлекающие мысли.
Куда ушли дети? В Якуруту? У них наверняка есть план. Они пытались все объяснить мне в тех пределах, в которых я была способна это понять, припомнила Джессика. Когда эти пределы были, по его мнению, достигнуты, Лето приказал мне повиноваться без рассуждения.
Он приказал ей!
Лето понял, что делает Алия; это было совершено очевидно. Оба близнеца говорили о «несчастье», приключившемся с теткой, даже жалели и защищали ее. Алия играла на законности своего Регентства. Требование опеки над близнецами доказывало это. Джессика горько рассмеялась. Преподобная Мать Гайя-Елена Мохийам обожала разъяснять именно эту ошибку своей ученице Джессике. «Если ты концентрируешься только на сознании своей правоты, то противостоящая тебе сила подавит тебя. Это самая распространенная ошибка. Даже я в свое время ее совершила».
— И даже я, твоя ученица, ее совершила, — прошептала Джессика.
Она услышала шелест одежд за занавеской. Вошли два молодых фримена из сопровождения, которое они с аль-Фали собрали прошлой ночью. Эти двое испытывали благоговейный трепет в присутствии матери Муад'Диба, Джессика читала их как открытую книгу: люди не склонны размышлять и думать, они лепятся к любой внешней силе, которая одна придает им чувство собственной идентичности. Если она не внушит им мысль, они останутся пусты, и в этом состоит их опасность,