Дети Эдгара По
Шрифт:
А Мэтью ван дер Лее справляется у доктора Кольба, иногда по нескольку раз на дню, справляется о том, как идёт её выздоровление, сам бледный и помятый от тревоги, то поджидая доктора у выхода из её покоев, а то вечером, за картами, чтобы отвлечься.
Но Марта тоже ходит к больной, по ночам, когда её покидает доктор, а Эстер Габай знает об этом и не одобряет, хотя и не запрещает. Марта приносит снадобья для питья и компрессов, и другие, растёртые в кашицу, или растворённые в стакане, и, в конце концов, они её и вылечивают.
В
и мир снова становится видимым,
и солнце снова вырывается из-за туч, чтобы жечь плоть, почву, деревянный каркас дома в Суримомбо.
Едва набравшись сил, Мария Сибилла выходит вместе с Мартой, они идут в ближний лесок позади тростникового поля в Суримомбо, лесок, изобилующий делониксами.
Её глаза ещё обведены тёмными кругами усталости, которые оставила малярия, она без шляпы, волосы падают ниже плеч.
И снова мир вокруг неё,
жужжат жуки, стрекочут птицы,
и гусеницы на ветвях деревьев.
И снова мир вокруг неё, и трудится она в чащобе,
раскинув сеть по полу джунглей,
но, пока она трудится, рабы прячутся.
Рабы прячутся, в шляпах с золотой каймой, с железными котлами и штуками сукна, с раковинами каури, сладким маслом, свечами, поросятами, овцами, гребнями.
А зверь идёт, принюхиваясь, через поля сахарного тростника, и дети прячутся в кустах, или в гамаках, или в колыбельках в хижинах, которые не могут их защитить, а их матери говорят, о, нет, о, нет.
Зверь бежит рысью, его штанины хлопают на ходу.
На плантации Мачадо. Где зверь отражается в глазах девочки Джози. Зверь отражается в глазах, в глазах чёрной девочки Джози, которую только что приобрёл Хорхе Мачадо.
Девочке двенадцать лет, у неё уже начались месячные, ей двенадцать, она тонкая и нежная, темноглазая и длинноногая.
Это происходит на плантации Мачадо, и в этом принимает участие сам Хорхе Мачадо, потрясённый взгляд Джозиных глаз, взгляд, полный страха, ужаса, а потом стыда, и прикосновение мужчины, который хватает её, владеет ею, чьей собственностью она является.
Шея Хорхе Мачадо давит на лицо девочки Джози, его руки прижимают её руки к бокам, и что он делает с ней, она не может остановить его, его толстая шея зажимает ей рот, его плечо давит ей на грудь, его плоть лезет в её плоть, и что он с ней делает,
а её глаза открыты и смотрят.
Где же мама девочки Джози? Мама теперь так далеко. И мама не может её защитить. И папа не может её защитить. Где же папа девочки Джози?
Это от страха, а может быть, от страха и злости, а может быть, от страдания, причинённого её телу, или
он потрясённо чувствует это,
и его кулак обрушивается на её рот,
и выбивает ей зубы, и кровь заливает ей рот.
Он встаёт на дыбы, точно зверь, и поднимает вместе с собой Джози, а Джози визжит, и кровь льётся у неё изо рта.
Но этого мало, чтобы сдержать гнев Хорхе Мачадо.
Его гнев не знает удержу, и он изливает его на девочку Джози.
И её крики вылетают из её рта вместе с кровью.
А Хорхе Мачадо всё лупит и лупит, его кулак точно молот, которым он бьёт её, она отмахивается от него руками, пытается защитить себя этими взлетающими руками, бьёт по нему руками,
пока он не вырывает их из суставов,
и её руки не повисают, как плети, вдоль её боков,
пока Хорхе Мачадо не изливает полностью свой гнев и с дикой животной силой не вырывает своими огромными ручищами обе руки девочки Джози из суставов.
— Вот он, ваш зверь, госпожа Габай, — говорит серьёзно Мария Сибилла, внимательно выслушав отчёт об этом происшествии. — И ваш зверь, доктор Кольб, ваш волк, который, как вы подозреваете, бродит, сверкая глазами, и рвёт клыками всё кругом, и ваш зверь, вдова Ивенес, ваш прекрасный белый зверь, семенящий за вами, как собачка, он сидит сейчас подле зверя, госпожа Габай.
В ту ночь во сне она видит себя на борту корабля, «Мира», который пришёл за ней из дома. Корабль поднимает паруса, и она возвращается на нём домой, в Нидерланды. Она стоит на палубе, когда корабль покидает берег и выходит в открытое море. Она стоит на палубе, солнце ещё не зашло, но воздух холодный. И когда приходит ночь, она всё ещё на палубе, хотя уже очень холодно. В своём сне она видит прибылую луну, планеты и звёзды. Во многих милях от неё.
На следующий день она в небольшом лесу, одна, без Марты. Лес называется Суримомбо, так как он тянется вдоль края плантации Суримомбо и виден с её полей.
В тот день она находит паука-птицееда. Это тарантул, волосатый, он оседлал свою жертву и пьёт из маленькой птички кровь. Птичка лежит на спинке всего в нескольких дюймах от гнезда, её головка свисает в развилку ветки. Мария Сибилла переносит всю сценку на пергамен, скрупулёзно и тщательно зарисовывая детали.
В то утро за завтраком она заявила о своём намерении прервать визит. В ближайший рейс «Мира» она взойдёт на его борт.
Это жара, говорит она им, побуждает её прервать свой визит, к тому же она ещё не оправилась от болезни, от малярии, и уверена, что не поправится никогда, если останется, и всё это время на неё веет жаром, раскалённым, колющим, настырным, как рот насекомого.