Дети Эдгара По
Шрифт:
Рисунка не было ни в моем блокноте, ни на телефонном столике, ни в кармане пальто. Ничего не предложили ни серые прерии под кроватью, ни запахи искусственной сосны и химикатов в кухонном шкафу. Неужели мой сын в самом деле потеряет глаз, если я не найду дурацкий маленький рисунок? Да, старик так и сказал. И я поверила ему, увидев свою фотографию с Леоном.
Вечер был ужасен. Я старалась оставаться для семьи обычной «мамой», в то же время бешено обследуя каждый уголок квартиры в поисках рисунка. За ужином я как бы невзначай
Весь вечер я поглядывала на Адама, который и являлся главной причиной моих поисков. Глаза у него были ясные, но смышленые и дружелюбные. При разговоре он смотрел прямо на тебя и направлял на тебя все внимание.
В полночь уже не оставалось мест, где искать. Рисунок пропал. Сидя за кухонным столом со стаканом апельсинового сока я поняла, что при встрече с Четвергом в «Бремене» на следующий день у меня два выхода: рассказать правду или постараться воссоздать требующийся набросок по памяти. Он был таким простым, что мне не казалось сложной задачей нарисовать нечто похожее. Но то же самое? Нет, невозможно.
Я пошла в комнату и взяла планшет. По крайней мере, бумага будет та же. Уилли купил целую пачку, потому что она была дешевой и прочной, и мы оба любили ей пользоваться. Не чувствуешь вины, когда комкаешь лист, сделав какую-нибудь ошибку. Я запросто могла сама смять и выбросить чертов рисунок и больше не вспоминать о нем.
Ребенок под деревом. Девочка в джинсах. Под каштаном. Ничего больше. Что в нем особенного?
Потребовалось пять минут нарисовать, пять минут — убедиться, что он такой же, пять минут подержать его на коленях, поняв, что надежды нет. Всего от начала до конца — пятнадцать минут.
На следующий день, еще не успела я войти и сесть, а Четверг уже нетерпеливо барабанил пальцем по мраморному столику.
— Нашли? Он у вас с собой?
— Да, у меня в сумке.
Все в старике расслабилось. Его лицо обвисло, палец вместе с ладонью успокоился на столе, а сам он откинулся на спинку бархатного кресла.
— Прекрасно. Дайте его мне, пожалуйста.
Ему стало легче, но мне — нет. Собрав все свое хладнокровие, я вытащила из сумки измятый лист бумаги.
Прежде чем выйти из квартиры я скомкала рисунок в плотный комок, возможно, чтобы слегка одурачить старика. Если он не станет всматриваться, я, может быть, спасусь. А может быть, и нет. Шансов на удачу было не много, но на что еще оставалось мне надеяться?
И все же глядя, как он тщательно разглаживает бумагу и пристально разглядывает рисунок, словно это какой-то уникальный, бесценный документ, я поняла, что он вот-вот заметит отличие, и тогда все полетит к черту. Сняв пальто, я скользнула в кабинку.
Он оторвался от рисунка.
— Если хотите, можете помурлыкать. Я должен все тщательно осмотреть.
Я
— У вас хорошая память.
— Что вы хотите этим сказать?
Он вытащил из нагрудного кармана лист бумаги и, развернув его, протянул мне. Это был мой изначальный рисунок девочки под деревом.
— Он был у вас!
Четверг кивнул.
— Мы оба хитрили. Я сказал, что он у вас, а вы попытались всучить мне копию, выдав ее за оригинал. Кто больше жульничал?
— Но я не могла его найти, потому что он был у вас! Зачем вы это сделали?
— Затем, что нам нужно было узнать, как хорошо вы все запоминаете. Это очень важно.
— А как же мой сын? С ним будет все хорошо?
— Это я вам гарантирую. Могу вам показать его фотографию в будущем, но может быть лучше просто знать, что с ним все будет хорошо, и он проживет вполне счастливую жизнь. Благодаря тому, что вы сделали ему вот этим. — Он указал на мой второй рисунок. — Хотите увидеть его фотографию?
Я ощутила искушение, но в конце концов отказалась.
— Просто скажите мне, что он станет летчиком.
Четверг скрестил руки на груди.
— Он будет командиром «Конкорда» на линии Париж — Каракас. Однажды его самолет захватят террористы, но ваш сын Адам проявит такую сообразительность и мужество, что сам спасет самолет и пассажиров. Поистине героический поступок. На обложке журнала «Тайм» даже будет статья о нем под заголовком «Возможно, герои еще не перевелись».
— Мой сын?
Он поднял рисунок.
— Ваш сын. Благодаря вот этому.
— А что насчет нашего с Уилли развода?
— Вы действительно хотите знать?
— Да, хочу.
Он вынул из кармана другой сложенный лист и огрызок карандаша.
— Нарисуйте грушу.
— Грушу?
— Да. Нарисуйте грушу, и тогда я вам скажу.
Я взяла карандаш и разгладила бумагу на столе.
— Я ничего не понимаю, мистер Четверг.
Груша. Толстый низ и вдвое тоньше верх. Черенок. Небольшая штриховка, чтобы нанести тени и придать объем. Одна груша.
Я протянула рисунок Четвергу, едва взглянув, он тут же сложил его и положил в другой карман.
— Развод состоится, потому что вы сами бросите своего мужа, фрау Беккер, а не наоборот, как вы боитесь.
— Почему я это сделаю?
— Потому что сойдетесь с Фрэнком Элкином.
Наверное, если бы я вышла за Фрэнка Элкина, у меня все было бы хорошо. Я определенно его любила. Но загвоздка в том, что кроме взаимной любви ко мне он еще питал любовь к прыжкам с парашютом. И вот, прыгнув однажды, он потянул за кольцо, но ничего не произошло. Сколько времени прошло с тех пор? Двадцать лет? Двадцать четыре?