Дети Хаоса
Шрифт:
— Он не любит эмоциональных приветствий. Орлад, это твой брат, Бенард.
— Ты художник? Больше похож на дровосека.
Вновь пришедший заморгал. А потом его глаза заблестели, и он улыбнулся.
— Ты тоже вырос, Малыш.
— Поразительно.
— Как замечательно снова тебя видеть! И как бы я хотел встретиться при более благоприятных обстоятельствах!
— Сядьте все. — Свидетельница продолжала крутить веретено.
Все гости послушно присели на край огромной постели. Лишь Орлад не сдвинулся с места.
— Ты все еще сомневаешься, —
— Обещаю. Но прекратите лезть в мой разум!
— Я не могу читать мысли. Мне по силам уловить настроение и эмоции. Естественно, ты сейчас очень встревожен. Однако… нам нужно спешить. Вот история в том виде, как ее рассказывают. Некоторые ее части я могу подтвердить лично, но, чтобы не терять времени, не стану уточнять, какие именно. Известно: когда пала Селебра, дож отдал в заложники четверых своих детей…
— Только не торопись его обвинять, Орлад, — вмешалась девушка. — Он спас своих людей от бойни. Он считал, что это его долг, и заплатил ужасную цену. Его поступок нельзя считать проявлением трусости. Ему потребовалось очень много мужества.
— Тут все зависит от того, кто будет судить.
Веру не шел на уступки перед теми, кто потерпел поражение. Важна только победа.
— Всех мальчиков привезли сюда, в Вигелию, — продолжала Свидетельница. — Тебя оставили с Тереком, Бенард отправился к Хорольду в Косорд, а Дантио к самой Салтайе, в Скьяр. Фабия последовала за вами позже, вместе с кормилицей Паолой Апицеллой, к сатрапу Карваку в Джат-Ногул. На следующий год мятежники разграбили город, но кормилица сумела из него сбежать, прихватив с собой ребенка. Она добралась до Скьяра и вышла замуж за богатого купца. Фабия выросла, ничего не зная о своем прошлом. Позднее Апицеллу убили по приказу Салтайи.
— Сколько лет… было мальчикам? — спросил Орлад. Какая-то часть этой истории могла быть и правдой.
— Одиннадцать, восемь, тебе — три года. Полагаю, ты почти ничего не помнишь о том времени. Бенарда вырастила жена Хорольда, леди Ингельд, которая поддержала его интерес к искусству.
— Неужели вы должны постоянно прясть?
— Это часть нашего таинства. Мы стараемся собрать мириады событий в единую историю; процесс прядения нам помогает.
— Сейчас вы рассказываете, а не «собираете события».
— Я не только беседую с вами, но и слежу за Леортом и его флангом. Закончив свои развлечения, они придут за тобой. Я уже говорила, у тебя мало времени.
— А что произошло с Дантио? — спросил Бенард. — Я так и не узнал.
Прорицательница вздохнула.
— Он был достаточно взрослым, чтобы сопротивляться, но слишком молод, чтобы понять всю серьезность своего положения. Он постоянно убегал. Салтайя предупреждала, что он за это заплатит, а она никогда не угрожает попусту. Однажды ее кара оказалась столь жестокой, что убила Дантио. Мой верист, как по-вашему, храбрец он или глупец?
Прежде чем Орлад успел что-то ответить,
— А теперь мы собрались вместе! Пятнадцать лет спустя все оставшиеся в живых объединились. Похоже, боги не лишены милосердия.
Орлад посмотрел на два освещенных лица и на скрытую за вуалью прорицательницу.
— Значит, король-дож умер? — спросил он.
Старший сын мертв. Из художника не получится правитель. А верист с этим может справиться. «Если, — зашептало искушение, — твой господин тебя предал, то и клятва ему потеряла смысл, и ты должен хранить верность лишь Веру. Лучше пусть правит Герой, чем женщина». Он отбросил предательскую мысль. Это все часть испытания, они хотят проверить, устоит ли он перед соблазном.
— Нам сообщили, что дож при смерти, — ответила прорицательница. — Также известно, что орда вигелиан движется к Селебре. Конечно, все эти новости устарели, но у меня есть более свежие сведения, чем у Салтайи и Терека.
— Как такое может быть? — спросил Орлад, чувствуя, что его вновь охватывает гнев. Упоминание о войне было подобно чужому пальцу, бередящему раны его верности. Он не мог поддерживать клятвопреступников-флоренгиан! Терек его испытывает. — И кто такая вы, предающая лорда крови, которому поклялись служить?
— Меня зовут Вуаль. Известно ли тебе, каким образом Стралг добился поддержки мэйнисток?
— Мне все равно! — закричал Орлад. — Договор скреплен именами богов!
— Он до смерти замучил сто пятьдесят беспомощных женщин и пятерых столь же беспомощных мужчин. И не успокоился бы, пока не уничтожил весь культ. Разве такое может оправдать даже верист?
— Пожалуйста, давайте не будем пререкаться, — вмешалась девушка. — Орлад, чего ты хочешь? Если ты попытаешься вернуться домой, как тебе приказано, Леорт тебя убьет. Ты пойдешь в Нардалборг в надежде найти там защиту или попробуешь начать новую жизнь?
— О новой жизни и речи быть не может. Ты не выйдешь замуж за Хорольдсона?
Она скорчила гримасу отвращения.
— Надеюсь, нет.
— Я чуть не свернул ему шею сегодня утром, но потом узнал, кто он такой. — Теперь Орлад об этом жалел; тогда у сатрапа появился бы повод его убить, и он бы не чувствовал себя сейчас так ужасно. — Как тебе удалось выбраться их темницы? — Он посмотрел на гладкое лицо и блестящее волосы Фабии и понял, как мало знает о женщинах. Мускус была намного старше, чем его не внушающая доверия сестра.
— Мне помогли. — Она улыбнулась сидящему рядом с ней художнику.
Опять предательство! Однако Орлад не мог поверить, что этот медлительный болван сумел бы выпустить птичку из клетки, не говоря уж об организации побега из дворца сатрапа.
— И что же вы теперь собираетесь делать? — спросил Орлад. — Хотите перебраться через Границу во Флоренгию и вернуть себе наш город? Вдвоем против Кулака?
Она покраснела от его насмешек. Художник не обращал на них внимания: он не сводил глаз с прорицательницы, словно она вызывала у него такое же неприятие, как у Орлада.