Дети Хурина. Нарн и Хин Хурин

Толкин Джон Рональд Руэл

Река Тейглин по-прежнему текла себе вдаль, как ни в чем не бывало, но Кабед-эн-Арас не существовал более: Кабед Наэрамарт, Прыжок Злой Судьбы – вот как называли его впредь люди; ибо вовеки не перепрыгивал более через ту пропасть олень, и все живое чуждалось это го места; и никто из смертных не приближался к обрыву. Последним, кому довелось заглянуть вниз, в темную бездну, был Брандир, сын Хандира; и отвернулся он, охваченный страхом, ибо сердце у него сжалось, и хотя жизнь ныне сделалась ему ненавистна, не нашел он в себе сил встретить здесь желанную смерть. Тут мысли его обратились к Турину Турамбару, и воскликнул он:

– Чего во мне больше – ненависти

или сострадания? Но ты мертв. Ничем я тебе не обязан, не ты ли забрал у меня все, чем владел я – или мечтал завладеть? Однако соплеменники мои перед тобою в долгу. И должно им узнать о том от меня.

И захромал он обратно к водопаду Нен Гирит, и, содрогнувшись, обошел место гибели Дракона стороной; и, вновь поднимаясь по крутой тропке, заметил он, как из-за деревьев выглянул человек – и при виде него отпрянул назад. Но узнал его Брандир в отблеске заходящей луны.

– Эй, Дорлас! – воскликнул он. – Что можешь порассказать ты? Как же удалось тебе уцелеть? И где мой родич?

– Не знаю, – угрюмо буркнул Дорлас.

– Странно это, – заметил Брандир.

– Ежели угодно тебе знать, так Черный Меч погнал нас в темноте вброд через стремительный Тейглин, – отвечал Дорлас. – Стоит ли удивляться, что не преуспел я? С секирой управляюсь я получше иных, но на ногах-то у меня не копыта!

– Значит, на Дракона они пошли без тебя? – продолжал расспрашивать Брандир. – Как же, если он переправился на другую сторону? По крайней мере ты, верно, держался поблизости и видел, как все было.

Дорлас ничего на это не ответил, лишь посмотрел на Брандира ненавидящим взглядом. И тут понял внезапно Брандир, что этот человек бросил своих спутников и, сгорая от стыда, спрятался в лесу.

– Позор тебе, Дорлас! – промолвил он. – Ты, и только ты, повинен во всех наших бедствиях: это ты подзадоривал Черного Меча, и приманил к нам Дракона, и выставил меня на посмешище, и увлек Хунтора на верную гибель, а теперь малодушно бежал и схоронился в лесу! – И не успел он договорить, как в голову ему пришла новая мысль, и воскликнул он в великом гневе: – Отчего же не вернулся ты к людям с вестями? Хотя бы этим искупил бы ты свою вину! Сообщи ты о случившемся, госпоже Ниниэли не пришлось бы отправляться на розыски самой. Тогда, верно, не повстречалась бы она с Драконом. И, может статься, не погибла бы. Дорлас, я ненавижу тебя!

– Оставь свою ненависть при себе! – бросил Дорлас. – Столь же никчемна она, как и все твои советы. Кабы не я, так пришли бы орки и подвесили бы тебя на дереве пугалом в твоем же саду – птиц отгонять. Сам ты – трус малодушный!

И с этими словами, пуще обычного разъярившись от пережитого унижения, замахнулся он на Брандира тяжелым кулаком, – и на том завершилась его жизнь прежде, чем в глазах угасло изумление, – ибо Брандир выхватил меч и зарубил его одним ударом. Мгновение постоял он на месте, дрожа крупной дрожью, – дурно ему стало при виде крови; и, швырнув наземь меч, развернулся он и побрел своим путем, тяжело опираясь на клюку.

Когда же добрался Брандир до водопада Нен Гирит, мертвенно-бледная луна уже села и понемногу светало: на востоке занималось утро. Люди, что еще ждали в страхе у моста, заметили его приближение – словно серая тень замаячила в предрассветных сумерках, – и удивленно его окликнули:

– Где ты был? Видел ли ты ее? Ибо госпожа Ниниэль покинула нас.

– Да, – подтвердил Брандир, – она нас покинула. Покинула, навсегда покинула, и не вернется вовеки! Я же пришел рассказать вам о случившемся. Внемлите же, о люди Бретиля, и скажите, слыхал ли кто подобную повесть! Дракон мертв – и Турамбар остался лежать мертвым подле него. Добрые то вести: да, и то, и другое – вести воистину добрые.

При этих словах зашептались

люди, дивясь его речам, и говорили иные, что он, верно, безумен; но воскликнул Брандир:

– Выслушайте меня до конца! Ниниэль тоже мертва, прекрасная Ниниэль, которую любили вы, а я так любил превыше всех прочих. Кинулась она вниз с обрыва в ущелье, что зовем мы Олений Прыжок, прямо в клыкастую пасть Тейглина. Шагнула она навстречу смерти, ненавидя свет дня. Ибо вот что узнала она, прежде чем бежала прочь: они с Турамбаром оба – дети Хурина, брат и сестра. Мормегилем прозвали его; Турамбаром нарек себя он сам, скрывая былое; но он – Турин, сын Хурина. Мы дали ей имя Ниниэль, не зная о ее прошлом; а была это Ниэнор, дочь Хурина. В Бретиль принесли они тень своей темной судьбы. Здесь-то и настиг их рок, и горя этого здешней земле не избыть вовеки. Не зовите ее более Бретилем, не зовите и землею халетрим; имя ей отныне Сарх ниа Нин Хурин, «Могила детей Хурина»!

Тогда, пусть и не понимая до поры, как могло случиться такое зло, зарыдали люди, а иные сказали так:

– В Тейглине обрела могилу любимая всеми Ниниэль, но подобает упокоиться в могиле и Турамбару, храбрейшему из мужей. Не след бросать тело избавителя нашего под открытым небом. Пойдемте же к нему.

Глава XVIII

Смерть Турина

Едва бежала Ниниэль прочь, пошевелился Турин, и померещилось ему, словно из глубин тьмы слышит он ее далекий зов; а как только Глаурунг испустил дух, черное забытье оставило Турина – и вновь стал дышать он полной грудью, и вздохнул, и тотчас задремал от великой усталости. Но перед зарей резко похолодало, и повернулся он во сне, и рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и спящий разом пробудился. Ночь была на исходе, в воздухе ощущалось дуновение утра. Турин вскочил на ноги, вспомнив о своей победе и об ожоге от яда на руке. И поднял он руку, и пригляделся, и весьма подивился. Ибо перевязана была рука лоскутом белой ткани, влажным насквозь, и боль поутихла; и сказал он себе: «Отчего же кто-то обо мне позаботился, однако ж бросил меня лежать здесь, на холоде, посреди пожарища, в облаке драконьего смрада? Что за странные дела творятся?»

И позвал он вслух, но не было ему ответа. Все вокруг, куда ни кинь взгляд, казалось черным и мрачным, и над землей нависал запах смерти. Нагнулся Турин и подобрал с земли меч; клинок был цел и ничуть не потускнело его лезвие.

– Пагубен яд Глаурунга, – промолвил Турин, – ты же, Гуртанг, сильнее меня. Любая кровь тебе мила. Победа – за тобой. Но полно! Должно мне идти искать помощи. Ибо устал я и измучен, и продрог до костей.

И повернулся он спиной к Глаурунгу, оставив мертвую тушу гнить; и направился прочь от того места. Каждый шаг давался ему труднее, нежели предыдущий, и по думал он: «У водопада Нен Гирит, может статься, дожидается меня кто-нибудь из дозорных. Однако ж хотелось бы мне поскорее оказаться дома, где исцелят меня нежные руки Ниниэли и благое искусство Брандира!»

И побрел он устало, опираясь на Гуртанг, сквозь серые рассветные сумерки, и добрался наконец до водопада Нен Гирит, и предстал перед людьми, когда те собрались уже на поиски его мертвого тела.

И отпрянули люди в страхе, решив, что видят неупокоенный призрак; и запричитали женщины, и закрыли лица руками. Но молвил Турин:

– Нет, не рыдайте, но радуйтесь! Взгляните же! Разве не жив я? И разве не сразил я Дракона, внушавшего вам такой страх?

Тогда накинулись соплеменники на Брандира и закричали: