Дети немилости
Шрифт:
Мирале прожила ещё два дня; она так и не пришла в себя.
Юцинеле долго оплакивала её. Она имела право делать это открыто, ведь Мирале была ей не чужой, но сердце требовало уйти ото всех и таить горе. Мирале снилась ей, бледная, с волосами путаными и бесконечными, как у злой утопленницы. Неле приходила на её могилу и говорила с ней. «Ты теперь вместе со своим милым, — упрекала она. — Со своими братьями. Что тебя на земле держит, что не упокоишься никак? Оставь меня», — и Мирале качала головой. Волосы её струились, как рыбацкая сеть в воде, грозили оплести Неле и увлечь туда, в незнаемое.
«Завтра я умру», — подумала Неле.
Её уже не тревожило, достойной окажется её смерть или какой
Мир вовне, за преградой запёкшихся век, становился светлее; близилось утро, раскрывались врата огненного дня, последнего из тех, что боги отмерили ей. Мука отступила на шаг, чуть ясней стало в голове, и Неле попрощалась с миром, сказав ему, что он вовсе не плох.
…потом ей стало холодно. Неле решила, что это и есть смерть, и даже успела порадоваться, что от неё не больно, когда начертанное и завершённое заклятие выгнуло её дугой; в пересохшем горле заклокотало, спёкшиеся ресницы расцепились, и сначала в глазах стало темно, чернее ночи, а потом опять начало светлеть.
Это заклятие было куда сильней тех, что чертили над нею прежде. Намного сильней. Короткие судороги волнами проходили по телу, но не причиняли боли, казались даже приятными. Потом как будто в груди Неле открылась дверца, и болезнь вымело из неё, как ветер выносит из отпертого дома сор и труху; а там — вот, словно бы свежая вода, холодная до ломоты, заструилась в её тело-дом и сквозь него, и вокруг…
К Неле вернулось зрение. Она ещё задыхалась, руки и ноги подёргивались мимо её воли, но свободно текли мысли, и глаза видели ясно.
Утренний свет был изумрудным, в самом деле зелёным, цвета весенней листвы; осязаемый, свежий, благоуханный, он драгоценным убором парил вокруг. Схема заклятия горела над обнажённой грудью Неле, в десять раз ярче самой яркой, что видела девушка прежде, от неё шли сладостный холод и радость, и жажда жить, а за схемой, держа её на кончиках пальцев, следил бог.
Глаза у бога были зелёные.
Неле приоткрыла рот, пытаясь что-нибудь сказать ему, и из весенней лиственной темноты за его спиной показалась темнокудрая женщина, такая же невероятно красивая, как зеленоглазый бог. Женщина положила на лоб Юцинеле прохладную ладонь, улыбнулась и сказала богу на риеске:
— Мори, ты сумасшедший. Но ты добрый сумасшедший, и я ничего не имею против.
6
Время близилось к полудню, и было очень тихо, куда тише, чем ночью, потому что южане торопились трудиться; вскоре всякая работа станет невозможной, люди разойдутся по домам и уснут в тени… Я стоял на балконе, ёжился под ледяным дыханием климатического заклятия и смотрел на плавящуюся под солнцем Рескидду.
Поднялся я глубокой ночью, чтобы до наступления жары съездить за город, к языческим святилищам. Храмовый комплекс, посвящённый доарсеитскому пантеону Юга, находился в превосходном состоянии, издалека даже мог сойти за действующий. К сохранению памятников старины рескидди прилагали огромные усилия; первые исторические общества появились так давно, что сами стали памятниками. Но время неумолимо брало свою дань. Возраст святилищ перевалил за семитысячелетний рубеж; арсеитство, безмерно древняя религия, коренилось в культах ещё более древних.
В архаической башенной архитектуре даже взгляд дилетанта мог угадать те смыслы и закономерности, которые позже, отшлифованные до ясности совершенства, засверкают в арсеитских церквах. Шагая по каменным плитам проулков, я издалека распознавал здания, виданные на книжных иллюстрациях. Здесь воздвигался алтарь Ордузет,
Сложившийся пантеон и гигантский храмовый комплекс знаменовали сложившуюся государственность Рескидды; им предшествовали культы отдельных племён, потонувшие в песках руины и ещё тысячелетия истории. Голова кружилась, стоило заглянуть в эту бездну времени. Лаанга в качестве памятника старины, пожалуй, мог с ней сравниться и превзойти её, но он был не вполне человеком, и история его тоже не была человеческой. Историю Рескидды строили люди. Обычные люди. Рескидди. Такие, какими задумала людей Арсет.
Сейчас Рескидда отсчитывала «столетие тишины». Чистокровные рескидди на время утратили обычную агрессивность. За время своего существования величайший на земле город многое успел понять о законах собственного бытия. Власть южан могла распространиться от края до края мира, спустя несколько веков — умалиться едва ли не до кольца древних стен, а через пару столетий Рескидда снова владычествовала. Цариц её мало волновал сегодняшний политический вес. Они больше заботились о сохранении традиций, оберегали уснувшие на время силы Древнего Юга, зная, что через два или три поколения умонастроения сменятся и потребуется новая Имана Рескидделат.
Монумент Иманы я тоже осмотрел — из паровика на обратном пути. Его я уже видел прежде, когда приезжал в Рескидду ребёнком, он входит в обязательную программу каждого зеваки-путешественника. По мне, так «новый жестокий стиль», в котором работал ваятель, уродует Древний Город не меньше бесконечных закусочных. Говорят, что именно так Имана — точней, Эманэа, она была родом из Ософа — выглядела в действительности: низенькая, толстая, некрасивая деревенская баба с глазами навыкате. История её жизни представлялась куда романтичней её внешности. Не выдержав издевательств, пятнадцатилетняя рабыня бежала от своего отца и хозяина; полумёртвую, её нашли в пустыне бандиты, и остаться бы девушке в той пустыне растерзанным трупом, не окажись налётчики родом из Рескидды. Эманэа дали вдоволь воды и взяли с собой. Как-то на привале главарь банды играл с приятелем во «взятие крепости», сложнейшую тактическую игру, которая впоследствии выродилась в пресловутую «палочку». Эманэа смотрела. Она, по-видимому, была от рождения не совсем вменяема, или же повредилась умом от жестокого обращения в родном доме, но она совершенно не понимала, как должно вести себя с людьми. Она стала вслух подсказывать бандиту ходы. Другой на его месте попросту убил бы её; рескидди же, поняв, что девчонка — отличный игрок, продал Иману какому-то вельможе, любителю развлечений ума, а тот чуть позже подарил её царевне Энгит. Своенравная Энгит потащила Иману с собой в поход, и из похода рабыня вернулась приближённой советницей… Примерно так это описывалось в путеводителях; настоящая история, как всегда, была намного занятней. Любопытно, однако, что ни происхождение, ни безумие, ни отталкивающая наружность не помешали Имане стать одной из любимых героинь Рескидды и символом её славы. Такой всенародной любовью у нас в Уарре пользуется генерал Эрдрейари. В легендах Древнего Юга Иману превосходит только Ликрит Железноликая.