Дети Ночи
Шрифт:
Священник поскреб короткую бородку и расхохотался. Кейт вдруг обнаружила, что ей приятно слышать этот простой, искренний смех.
– Эх, Кейт…, если бы вы только знали… Он бросил взгляд в окно.
– Рос я в небольшом городке в центральном Иллинойсе, – сказал он наконец. – И некоторые из моих друзей детства были по-настоящему смышлеными.
– Если в числе тех ребятишек из захолустья сенатор Харлен и тот писатель, то этому нетрудно поверить. О'Рурк улыбнулся.
– Я бы мог вам рассказать кое-что о Харлене, но в общем-то вы правы, в нашей небольшой компании действительно имелось несколько довольно неглупых ребятишек. Был у меня один друг по имени Дюан, который…,
Кейт изобразила сомнение.
– Нет, на полном серьезе, – сказал священник. – Сейчас я понимаю, что был неспособен к учебе – возможно, легкий случай дислексии, – но в результате я завалился в четвертом классе, отстал от друзей и много лет чувствовал себя полным идиотом. И учителя ко мне относились соответственно. – Он сложил руки, и его взгляд как бы обратился внутрь, в какие-то потаенные воспоминания – Ну, а в моей семье денег было недостаточно, чтобы отправить меня в колледж, но после Вьетнама – точнее, после госпиталя для ветеранов – я смог воспользоваться льготами и поступить в университет Брэдли, а потом – в семинарию. Вот, пожалуй, с тех пор я и читаю, чтобы восполнить пробелы, оставшиеся с детства.
– А почему семинария? – тихо спросила Кейт. – Почему вы стали священником?
Наступило продолжительное молчание.
– Трудно объяснить, – в конце концов произнес О'Рурк. – Я до сих пор не знаю, верю ли в Бога. Кейт удивленно захлопала глазами.
– Но я знаю, что зло существует, – продолжал священник. – Это я узнал давно. И мне кажется кто-то…, какая-то группа людей…, должна сделать все, чтобы остановить это зло. – Он снова усмехнулся. – Думаю, многие из нас, ирландцев, так считают. Поэтому-то мы и становимся полицейскими, священниками или гангстерами.
– Гангстерами?
– Если не можешь с кем-нибудь справиться, тогда вставай на его сторону.
Женский голос из динамика объявил, что они приближаются к Будапешту. Кейт разглядывала появившиеся крестьянские дома и особняки, сменявшиеся зданиями побольше, а потом показался и сам город. Судно сбавило скорость, подводные крылья опустились; их стало покачивать на волнах от барж и других речных судов.
Будапешт, пожалуй, с реки был красивее всех городов, только что увиденных Кейт. О'Рурк показал на шесть изящных мостов через Дунай, на лесистую громаду острова Маргит, рассекающего реку на две части, а потом – на предмет гордости самого города высоко поднимающийся над западным берегом старый Буда и молодой Пешт, раскинувшийся на восточном берегу О'Рурк обратил внимание Кейт на прекрасное здание парламента со стороны Пешта и как раз рассказывал о Крепостной горе, когда на Кейт вдруг нахлынуло чувство полной опустошенности и смятения. Она на секунду прикрыла глаза, ошеломленная бессмысленностью всего происходящего и отчетливым осознанием затерянности во времени и пространстве.
О'Рурк тут же замолчал и слегка коснулся ее руки. Двигатели судна урчали, пока оно замедляло ход, подходя к пирсу со стороны Пешта.
– Когда мы встречаемся с представителем цыган? – спросила она с закрытыми глазами.
– В семь вечера, – ответил О'Рурк, не отнимая руки. Кейт вздохнула, постаралась скинуть с себя путы безнадежности, чтобы спокойно дышать, и взглянула на священника.
– Жаль, что не раньше, – сказала она. – Я не хочу останавливаться. Я хочу туда.
О'Рурк кивнул и больше ничего не говорил, пока судно, пыхтя, заканчивало свой путь на этом отрезке их маршрута.
О'Рурк заказал номера в «Новотеле»
Но теперь Будапешт казался воплощением гармонии между уважением к старине и интересом к Всемогущему Доллару – или Форинту, в зависимости от обстоятельств. Си-Эн-Эн и Герц, как и прочие записные пионеры капитализма, уже застолбили здесь места, но даже при взгляде мельком на город из окошка такси можно было видеть, как густо здесь перемешалось старое и новое. О'Рурк заметил, что многие мосты и дворец на Крепостной горе были взорваны немцами или разрушены в ходе боев во время войны, но венгры все любовно восстановили.
Уже в номере, глядя из окна на участок шоссе, вполне достойный сравнения с магистралью федерального значения в Штатах, Кейт потерла лоб и поняла, что весь этот деланный интерес к дорожным мелочам был лишь способом отвлечься от захлестывавшего ее эмоции черного прилива. А кроме того, еще и способом отогнать от себя тревоги, связанные с предстоящей поездкой в Румынию.
Ее удивило, что она, оказывается, боится того, что ждет ее впереди – боится трансильванской тьмы, которой она насмотрелась из больниц и приютов той холодной страны, – и в этом внезапном, обостренном осознании страха она ощутила и мимолетный проблеск надежды на то, что есть путь, по которому она выйдет туда, где царят не только скорбь, потрясение, безысходность и отчаянная решимость восстановить невосстановимое.
Раздался стук в дверь.
– Готовы? – спросил О'Рурк.
Его летная куртка потрескалась и вытерлась от долгой носки, и Кейт впервые заметила небольшие шрамы в сеточке морщин вокруг глаз священника.
– Я полагаю, что мы успеем слегка перекусить здесь, в отеле, а потом отправимся прямо на встречу.
Кейт глубоко вздохнула, взяла в охапку пальто и накинула ремешок сумочки на плечо.
– Готова, – сказала она.
Они не разговаривали во время недолгой поездки на такси до площади Адама Кларка, через кольцевую развязку на западной стороне от Цепного моста и до подножия стен Крепостной горы. Затем они поднялись на фуникулере по крутому склону до укреплений самого королевского дворца.
– Давайте осмотрим окрестности, – негромко сказал О'Рурк, когда они отошли от зубчатых рельсов. Взяв Кейт под руку, он повел ее мимо горящих уличных фонарей к огромной конной статуе на южной стороне террасы.
Из схемы города Кейт помнила, что церковь Матиаша находится в противоположном направлении, и не имела ни малейшего желания осматривать какие бы то ни было достопримечательности, но по голосу О'Рурка, его напряженной руке она поняла: что-то не так и беспрекословно пошла за ним.