Дети огненной воды
Шрифт:
— Подумал и понял, — сообщил Хонтеш, наливая еще по рюмашке. — Вы ведь прилетели со звезд? С этих светляков, что каждую ночь видны на небе, верно?
— Ну, в определенном смысле, верно. Не с самих звезд, конечно. Вокруг звезд вращаются шарообразные миры, подобные вашему… Вот с одного из таких миров мы и прибыли.
— Значит, я правильно догадался. Надо будет записать, а то потом забуду… Прозит, Рушер!
— Прозит, — буркнул Рушер, опрокидывая рюмку в рот. Поморщился, закусил местным овощем, подозрительно похожим на самый обыкновенный маринованный огурчик,
— Может, довольно? — произнес он с сомнением.
— Не, — решительно сказал Хонтеш. — Допьем — тогда довольно. Сегодня мы должны все закончить, так что давай… Прочищай мозги.
И налил еще по одной.
«Н-да, — скептически подумал Толик. — Если начинать день с двух таких бутылок, пожалуй, закончите вы сегодня… что бы вы там ни затевали, кулибины».
А Хонтеш что-то затеял, это Толик ощутил безошибочно. Слишком уж красноречиво поблескивали его черные глазищи без зрачков. Слишком азартно сжимались и разжимались четырехпалые кулаки. Хонтеш вообще нынче напоминал скоростной болид перед стартом: двигатель взрыкивает, корпус, исполненный мощи, едва заметно сотрясается, и нога пилота готова в любой момент вдавить акселератор до отказа…
— Погубит вас водка, — сообщил Толик как мог доверительно. — У нас водка сгубила не один выдающийся ум.
— Водка умы не губит, — заявил Хонтеш безапелляционно. — Держи, Рушер.
Рушер принял рюмку, послушно пробормотал: «Прозит…» и глотнул. Взгляд его чудесным образом прояснился.
— Ну вот, до обеда точно хватит, а в кузнице у меня еще бутылочка припрятана. — Хонтеш встал. — Толя, хочешь с нами? Только, чур, не подсказывать! Пока мы не закончим и не продемонстрируем!
— Договорились, — пообещал Толик. — А что вы затеяли?
— Увидишь. — На лице Хонтеша прижилось нетрезво-блаженное выражение. — Я еще не знаю слова, которым ты это обзовешь, а своего не придумал пока.
— А почему не придумал? — рассеянно спросил Толик.
— Некогда было. — Хонтеш указал на опорожненную бутылку. — Не видишь, что ли, мы делом занимались…
«Ну и ну», — подумал Толик.
Подумал — и только.
— Ну как? — не тая гордости, поинтересовался Хонтеш.
— Неплохо, — сдержанно похвалил Толик. — Называется эта конструкция паровой турбиной. Могу подсказать, где у тебя в основном теряется мощность.
— Да я и сам вижу, — вздохнул Хонтеш. — Между соп—лом и крыльчаткой. Так?
— Так. Собственно…
— …Потеря мощности — это потеря давления пара, — продолжил за него Хонтеш. — Это и непьющему понятно. Вообще, я помозгую и сделаю всю конструкцию герметичной. Тогда мощность должна возрасти.
— Ты молодец, Хонтеш! — искренне похвалил Толик. — Задумано не без изящества, а уж про воплощение при вашем уровне техники я вообще молчу! Мой шеф просто в восторге будет.
Хонтеш довольно ухмыльнулся и неожиданно икнул. Ближе к концу демонстрации его заметно развезло, отчего Толик начал опасаться, как бы местный кулибин не ошпарился. Обошлось, к счастью.
Еще Толик боялся, что
— Я тебе потом чертежи покажу, — пообещал Хонтеш. — С утра я один чуть не сгубил, печь разжечь хотел, вижу бумажка… Ну и того…
— То есть как? — изумился Толик. Чтобы кулибин сжег собственные чертежи?
— Так говорю же, с утра. — Хонтеш расплылся в улыбке. — Еще до салуна. Это что, Рушер как-то чуть дом не сжег. Разоспался до полудня почти. Хорошо жена раньше встала, успела шторы сорвать и залить. Ой, ругалась!
У Толика давно вызрело ощущение, что он упускает какую-то простую и очевидную для аборигенов деталь их быта. Но понять, что это, никак не мог.
— Ладно, — объявил Хонтеш. — Вечер скоро, пора отдыхать.
Последняя фраза на языке аборигенов звучала рифмованно, и ее смело можно было передавать идиомой: «Кончил дело — гуляй смело».
— В салун? — предположил Толик.
— Зачем в салун? — Хонтеш удивленно покосился в окно, за которым уже смеркалось. — Вечер же. Домой.
Еще одна непостижимая местная деталь. Ближе к закату салун закрывался. А ведь, если подумать, именно к вечеру следовало бы только начинать гульбище!
Ага, сейчас.
«Н-да. Не люди это, хоть и похожи, — подумал Толик с легкой отстраненностью. — Дальний Космос. Фронтир. И звезды над головой совсем другие».
Ему очень не хотелось, чтобы соплеменники Хонтеша и Рушера единственным смыслом существования избрали салун, а не мастерскую. Лучше бы наоборот. Толик иногда пугался аборигенов — особенно по утрам. Взгляды пустые, морды помятые. Пока горло не промочат — слова путного не добьешься. Шефа в одном городке как-то раз даже чуть не побили. Правда, потом, после первой бутылки, долго извинялись. Долго, смущенно и, кажется, искренне.
Утром Толик отправился в городок необычно рано, с рассветом. Маршируя пустынной улочкой, он почти не глядел по сторонам, поэтому не обратил внимания на едва заметную тень, мелькнувшую в щели между домами.
Аборигенов было двое. Рушер и еще один, незнакомый. Толику сразу не понравились их пустые взгляды.
— О, глянь, Руш, опять эти типы чужие по городу шастают!
Голос был хриплый и недобрый. Толик не мог узнать Рушера — давешнего ассистента Хонтеша-самородка. Не осталось и следа от вчерашнего Рушера, это был узколобый детина без проблеска мысли во взгляде.
— Шастают, — буркнул детина. — Баб наших портят, поди, пока мы спим.
— Точно! — поддакнул его напарник. — Мож, в рыло ему?
— А то!
Рушер принялся засучивать рукава. Второй абориген скользнул Толику за спину.
Землянин уже нащупал рукоятку шокера, однако Рушер с приятелем почему-то медлили.
Секундой позже Толик понял почему — расхлябанной утренней походочкой к ним приближался Хонтеш. В руке он нес початую бутылку.
— Эй, братва! — рявкнул он еще издали. — Бухнуть хотите?