Дети прилива
Шрифт:
– Перестань, Финн.
Финн широко распахнул глаза.
– Но ведь я угадал, верно? Ты чувствуешь свою вину из-за того, что произошло раньше, и считаешь, что если ты поможешь этому мальчику, тогда всё опять будет хорошо.
– Финн.
– Вот только представить не могу, как ты думаешь его спасать. Не очень-то у тебя это получается, людей спасать.
– Заткнись, Финн! – вскричала Элли, торопливо взбираясь по каменной лестнице, поднимавшейся мимо университета.
– Прости, – промолвил Финн, вспрыгивая по ступеням вслед за ней. – Но просто для ясности, я же прав, верно? Ты пытаешься загладить свою вину за то поганое…
Улыбка
– Слушай меня, Финн, – сказала она, глядя ему в глаза. – Оставь мальчишку в покое.
– Но если я просто хочу помочь? Как я помогаю тебе.
– Мне никогда больше не понадобится твоя помощь.
Она отпустила его, и Финн сполз по стене, ворча из-за расстегнувшихся пуговиц на камзоле. Элли заторопилась вверх по лестнице.
– Иногда, Нелли, – крикнул он ей вдогонку, – мне хочется, чтобы ты была со мной добрее!
Она обернулась и зыркнула на него.
– А иногда, Финн, я мечтаю о том, чтобы убить тебя.
4
Властители китов
Элли доводилось выходить в море на китобойных судах и видеть Город издали. Он выглядел, как наконечник копья, вонзённый в небо, серовато-чёрный на фоне горизонта. Она старалась не думать об этой невероятной крутизне, несясь по улицам, забиравшим вверх почти вертикально; дыхание спёрло в груди, в горле стоял ком.
– Вы слышали, вы слышали! – горланила какая-то девчонка, в голосе её звенел восторг напополам с ужасом. – Нашли оного! Они нашли Сосуд!
Элли, которая громыхала вверх по металлической лестнице, эти слова полоснули по сердцу. Она бездумно бросила взгляд за перила, и ноги у неё сделалась ватные, когда она увидела под собой распростёртый во всех направлениях Город: десять тысяч черепичных крыш, зеленеющих мхом и, чем ближе к морю, тем гуще белеющих чаячьим помётом. К ним лепились армии статуй – серых ангелов и животных, лица и морды которых, столетиями подставляемые ветрам, дождям и брызгам прибоя, были изрыты, будто оспой. Бывало, шутили, что, мол, статуй в Городе больше, чем людей. Далеко внизу Элли могла разглядеть Кроличьи норы, лабиринт узких кривоколенных улочек, где в лепящихся друг к другу домишках некогда бок о бок жили сразу сотни рыбаков – пока Враг не сжёг разом весь квартал.
Элли, запинаясь, вскарабкалась по лестнице вверх по последней улице и вышла на площадь Св. Ефрема, высшую точку Города. Белоснежные особняки выстроились по её периметру, покрытые позолотой стены зданий гильдий и советов сверкали на солнце, посреди площади высился вычурный фонтан, украшенный скульптурными дельфинами. Здесь было почти красиво. Почти.
Цитадель Инквизиции вздымалась в конце площади. Корпус её составляла сотня зубчатых чёрных шпилей, лепящихся друг к другу, подобно трубкам органа, и вырастающих вверх посредине. Вход в основании здания был обозначен широкой аркой, над которой толпились серые безликие статуи – тесный ряд взявшихся за руки мужчин, женщин и детей пялил вниз пустые глаза.
На самом верху, иссечённый из белого мрамора и отбрасывающий тень через всю площадь, стоял молодой мужчина. Прекрасный ликом и взбитыми волосами скульптурный муж
Золотые буквы у основания статуи слагались в такие слова:
Когда Элли была ребёнком, она думала, что мужчина с заботой смотрит на дитя и держит его очень бережно. Статуя казалась ей чудесной. Лишь позднее она поняла, что мужчина был Врагом, а младенец – Сосудом.
Она взбежала по ступеням Цитадели к двойным дверям. Две алебарды опустились прямо перед ней, и, запнувшись, она едва не полетела назад.
– Нет входа в Цитадель Инквизиции.
– Но мне нужно поговорить с инквизиторами.
– Нет входа в Цитадель Инквизиции.
– Но…
– Элли, что ты делаешь? Ну-ка, спускайся оттуда!
Элли крутанулась на месте. Она так стремилась попасть в Цитадель, что совершенно не заметила стоявшую неподалёку плотную группу спорящих мужчин.
Пришлось бы потрудиться, чтобы отыскать, да хоть во всём Городе, группу более несходных между собой людей. Одни, разряженные в пух и прах, кичились дорогими шёлковыми рубашками с пышными рукавами и причудливо напомаженными усами. Другие – мускулистые верзилы, чьи натруженные в море голые руки напоминали сплетение железных прутьев. Кто-то был в камзоле, кто-то в мехах. Один обмотал вокруг шеи, наподобие шарфа, чучело угря. Другой водрузил на голову деревянную шляпу в форме корабля.
Высокий широкоплечий мужчина неловко поднимался к ней по ступеням. У него были шоколадная кожа, короткая чёрная бородка и усы, а одет он был в волочащееся по земле пальто из красного мятого бархата [4] . В руке он держал трость, сделанную из бивня нарвала, а на его плечи была наброшена лохматая волчья шкура, голова которой свисала набок.
– Они забрали моего друга… – захлёбываясь, начала девочка, но прежде чем она успела высказать что-либо ещё, мужчина подхватил её одной рукой и понёс вниз по ступеням.
4
Мятый бархат специально скручивают ради переливчатого эффекта разнонаправленных ворсинок.
– Эй, поставь меня! – закричала она, когда всё завертелось перед её глазами. – То есть, сэр, будьте добры, поставьте меня на землю?
Её аккуратно поставили у подножия лестницы. Властитель Кастион приподнял одну бровь.
– Повторяй за мной, – негромко проговорил он. – Он тебе не друг.
– Ладно, – признала Элли. – Он не… но они совершают огромную ошибку. Он не Сосуд.
Кастион бросил взгляд на Цитадель, а затем приложил палец к губам.
– Элли, он суть Сосуд до тех пор, пока Инквизиция не опровергнет это. И до тех пор он тебе не друг и никогда им не был, понятно? Ты бедолагу в глаза не видела.
– Но я его видела, – возразила Элли. – Я спасла его из кита! А когда он не мог дышать, я…
– Элли, – промолвил Кастион, присев на корточки, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. – Инквизиторы зададут ему вопросы и устроят испытания. Если будет доказано, что он Сосуд, его сожгут заживо на этой самой площади. Или того хуже. Так что, прошу тебя, обещай, что ты не станешь влезать в это дело.
Элли была поражена его серьёзным тоном. Кастион обычно был настоящий добряк, всегда готовый и пошутить, и посмеяться.