Дети Революции

Панфилов Василий Сергеевич

Проникнувшаяся надеждой, что их всё же оставят в живых, Ираида Степановна поняла свою ошибку, когда к веранде начали сносить древесный мусор. Взвыв в голос, начала то проклинать крестьян, то обещать всяческие блага за освобождение.

Слушать никто не стал, сельчане обложили веранду обломками досок и щепками, после чего чуть в стороне разожгли костёр. Выборные от каждой семьи подходили туда с факелами и поджигали, после чего выстраивались молча вокруг веранды.

— За мово Ивана, — сказала пожилая женщина, глядя прозрачными глазами сельской святой сквозь Зайцевских, —

которого ты в карты проиграл[6].

— За деда Пахома, коего твой дед запороть на конюшне велел, — вышел молодой парень с пробивающейся русой бородкой на скуластом лице.

— За мужа мово, Фёдора, которого ты в солдатчину сдал, — ещё одна пожилая женщина.

Люди всё выходили и выходили… У каждого из бывших крепостных имелись личные претензии к господам. Запоротые до смерти родственники, сосланные на каторгу[7], отданные в солдатчину, проигранные в карты. Были проступки помельче, вроде права первой ночи, коим баловался с дворовыми девками Зайцевский в молодости. Желать смерти всему роду есть причины у каждого присутствующего, да весомые.

Одновременно поднесли факелы к древесной куче и подожгли. Вой помещиц стал громче, хотя куда уж… Крестьяне стояли молча, глядя на былых господ и только крестились изредка, шепча молитвы. Ни у кого не дрогнуло лицо от жалости или ощущения неправильности поступка.

Жалости нет, но нет и пустого мучительства. Огонь быстро охватил положенные по краям сухие дрова, но осёкся на влажном мусоре в центре. Густой дым окутал Зацевских и всего через десяток секунд те сомлели, умерев быстро и в общем-то безболезненно.

Поглядев на разгорающийся костёр, крестьяне надели шапки и разошлись. Полевые работы почти закончены, но на полях осталась капуста и другие поздние овощи. Нужно подготовиться к зиме, поправить крыши домов и сараев, напилить дров.

А ещё помочь соседям. В соседнем уезде баре собрались в отряды и лютуют. Оружие теперь, слава Господу, есть. Значит, скоро не будет бар. Главное, навалиться всем миром[8].

* * *

Прорыв к Черняеву дался тяжело. Серьёзных гарнизонов на пусти Корпуса почти не попадалось, но попытки замедлить движение, дабы связать до подхода основных сил, противник предпринимал постоянно.

Поскольку марш проходил по разорённым войной землям Прибалтики и Польши, идти батальонам приходилось порознь, время от времени сходясь единым кулаком. Решение более чем сомнительное, но иного выхода Фокадан не нашёл.

Всё дело упиралось в недостаточность припасов, изначально недостаточных, а позднее и пролюбленных из-за нескоординированности отрядов. В маленьких городках нечего брать, а в больших, с серьёзными складами, стояли вполне серьёзные гарнизоны. Ввязываться в бои попаданец посчитал излишним. Имея на хвосте оклемавшихся англичан и неизвестное количество предателей, это попросту опасно.

Несмотря на проблемы, тяжёлый марш сделал доброе дело, к Черняеву Корпус подошёл куда более боеспособным. Проблемы ещё оставались, но теперь хотя бы батальоны стали серьёзными боевыми единицами и можно думать о сведении их в нормальные бригады.

Решил марш и

проблему Глебы и других новобранцев, тяжело переживавших первые убийства. Монотонная рутина перехода, перемежаемая постоянными стычками, переправами и прочими буднями рабочих войны, сгладила впечатления, притушила их. Из яркого, кровавого пятна, навсегда засевшего в памяти и отражающегося на психике, убийства стали чем-то безусловно неприятным, но привычным, не вызывающем кошмаров и желания сунуть в рот ствол винтовки.

* * *

— … сам должен помнить, — коротко проинструктировал Фокадан секретаря, доросшего до начальника штаба, — ты ж примерно в таком возрасте воевать начал?

— Раньше, — с тоской сказал Риан, — сильно раньше… так что такие методы мне не помогли. Но ты прав, бордель и нажраться — самое то. Раз уж начал убивать, да ещё и первый бой таким ярким получился, то нужно клин клином выбивать. Авось и перебьют новые впечатления вкус крови на губах.

— Чистенькую главное, — ещё раз повторил Алекс, — разбитных красоток не нужно, а то будет ещё западать потом на всяких… Обычную найди, в меру молодую, в меру опытную. Ему хватит для первого впечатления.

— Да уж, — хмыкнул Келли, — как вспомню свой первый опыт, так вздрогну! Мне тринадцать, проститутке под сорок… и ничего, понравилось! Правда, какое-то время тянуло к женщинам постарше — всё казалось, что только они смогут дать мне то самое.

— А после? — Поинтересовался Алекс с болезненным любопытством, — отошёл?

— В колледже сестра одного из приятелей, та ещё… штучка оказалась, вылечила от дурной тяги к женщинам постарше. Так что найду подходящую, да проинструктирую должным образом.

Алекс кивнул, чувствуя себя на редкость неловко. В самом-то деле — сына, пусть и приёмного, да к проституткам! Жесть… А куда деваться-то? Оно и у взрослых психика после первого боя может пошатнуться, а у подростка четырнадцати лет и думать страшно. Тем более, Глеб в первом же бою сперва убил врага в рукопашной, а потом ещё и Гатлинг… Больше полутора сотен, в упор-то.

Нет пока психологов, нет! Даже психиатрия в зачаточном состоянии, ничего существенней смирительных рубашек, пользительных обливаний ледяной водой и экспериментов с электротоком, предложить не может.

Священники? Насмотрелся уже, получится на выходе этакий фанатик, молящийся по три часа в день и разговаривающий цитатами из Священного Писания. Батюшек, нежно любимых православными оппонентами, с коими сталкивался в интернете, как-то не попадались. Может, в двадцать первом веке они и есть, но в девятнадцатом всё больше чиновники, только в рясах, умеющие работать строго по шаблонам.

[1] Верхняя женская одежда, широкая длинная накидка с прорезами для рук или с небольшими рукавами; скреплялась лентами или шнурами. Салопы шили из бархата, шелка, дорогого сукна; часто на подкладке, вате или меху. Салоп был распространен в Западной Европе и в России преимущественно в первой половине XIX века среди горожанок; позже только в мещанских слоях населения. В провинции могли донашивать и в более позднее время.