Дети Силаны. Паук из Башни
Шрифт:
– Ганцарос!
Он стоял ко мне спиной в окружении Опустошителей. В сторонке его же солдаты заворачивали в бесценные ковры тела.
– Кузен? – Ганцарос распрямился и обернулся в мою сторону. – Рад видеть тебя живым и невредимым, кузен. Луна хранит тебя.
Его руки до середины предплечий были покрыты темно-красными, практически черными потеками крови. Тускло блестел нож для срезания кожи.
– Ты… убил махараджу?
Мой кузен беззаботно улыбнулся и пожал плечами:
– Как и было приказано.
– А эти?
Я указал на три тела, лежащих слева. Ими никто не занимался,
– Ближайшие слуги. Видишь ли, дорогой кузен, я перерезал глотки этому жирному дураку, его уродливой жене и трем их безмозглым дочкам. Но мальчишки-наследника нет. Нигде. Опустошители прочесали весь этот дворец, перетаскали сотни трупов. Нигде, ни среди живых, ни среди мертвых. Командованию не понравится такой доклад.
– И ты решил начать пытки, вместо того чтобы позвать меня? Чем ты думаешь, кузен, задницей?!
Он простодушно усмехнулся и пожал плечами. А потом почесал нос, оставив на нем красное пятно. Тошнотворное зрелище. Его солдат такое обращение к Ганцу разъярило, они уважали и боялись полуполковника л’Мориа и готовы были сами броситься на меня, в то время как их любимый командир принимал мои оскорбления, словно мягкие добрые укоры. Будь на его месте другой тан, я был бы вызван на дуэль. Но Ганцарос всегда меня любил, хотя природу этого его отношения я никогда до конца не понимал.
– Они всего лишь животные, – сказал он искренне и совсем беззлобно, – которые пошли против священной воли Императора. Их следует уничтожить. Всех до единого. А потом сжечь их тела, их жилища, их книги и храмы, чтобы придать забвению все, говорящее об их существовании. И так со всеми, кто пытается стоять против мескийского владычества.
– Бывают убийства необходимые, нужные и ненужные. На первые мы должны быть готовы всегда, вторые мы должны совершать, если нет иного пути. Но мы никогда не должны опускаться до третьих, полуполковник! Я снял перчатки: – Отойди.
– Пожалуйста, кузен, прошу. Если твой Голос нам здесь не поможет, то, пожалуй, уже ничто не поможет. Эта обезьяна не сказала ни слова, с тех пор как я начал. Только скулила. Я влил в него, пожалуй, литр умственного расслабителя. Без толку.
На стуле, привязанный к нему веревками, сидел мужчина неопределенного возраста, с гладко выбритым черепом, растрепанными усами и короткой, слипшейся от влаги бородой. По его морщинистому лицу стекали капли пота и крови, в прикрытых глазах царила туманная пелена муки. Кожу на лбу пересекала длинная резаная рана, кровь из которой залила все лицо.
– Это тоже твоя работа?
– Нет. Он был таким, когда мы его нашли. А вот все остальное – я.
Похоже, что Ганцарос гордился собой. Предплечья несчастного малдизца были густо покрыты кровоточащими ранами. Ганцарос не делится ни с кем соображениями, которыми руководствовался, творя такие зверства над пленными. И ни у кого не находилось достаточно храбрости, чтобы задавать ему вопросы.
– Вызовите медика.
– Кузен, наши медики нужны нашим солдатам.
– Это приказ!
– Слушаюсь, тан полковник! – вытянулся он по струнке.
И снова я не ощутил никакой агрессии. Даже в бою он был невозмутим,
– Твои мучения окончены. Твоя верность оценена, – сказал я по-малдизски, – но она нам мешает. Твоя совесть будет чиста, не сопротивляйся.
Я положил руку ему на череп, второй обхватил горло. Несильно, важен контакт.
– А…
– Тихо…
– Горлохват! – Малдизец вскинул голову, посмотрел мне в лицо и закричал: – Нет! Нет-нет-нет! Уйди от меня! Отойди! Отпусти меня!
– Да успокойся же ты!
– Нет! Ни за что!
Он дернулся так резко, что рухнул на пол вместе со стулом и захрипел, забулькал.
– Поставить на место!
– Мой тан, – растерянно обратился ко мне один из Опустошителей, – он откусил себе язык!
По бороде пленника текла густая черная кровь, и окровавленный кусочек блестящей плоти вывалился наружу.
– Головой вниз! Не дайте ему захлебнуться! Ваты! Спирта!
Я достал револьвер, опустошил барабан в окно, а затем, ломая зубы, затолкал раскаленный ствол в рот малдизцу. Вой, переходящий в визг, шипение и запах жарящейся плоти. Рану я прижег, кровотечение остановилось.
– Ты… ты… Кровь скрыла глаз Санкаришмы на лбу, и Ганц не убил тебя сразу… Ты не был слугой…
– В тот же день вы пришли ко мне и провели-таки свой допрос. Каково было мне, когда я понял, что для этого вам не нужно получать вербальные ответы! Я был в ужасе! Я зря откусил себе язык! Мне рассказывали о вас, тан л’Мориа. О Горлохвате, который может вытягивать ответы даже из самых верных! Потуги того живодера были смехотворны, я был уверен, что умру прежде, чем он сможет достаточно меня измотать! Я был счастлив!
Он говорит правду. Более того, каждое его слово – это страшный удар по мне. Эмоциональная экспрессия этого человека зашкаливает, что свидетельствует о серьезных психических проблемах.
– Это было ужасно. Оказалось, что достаточно просто знать правду, чтобы стать предателем. А я знал.
– Я спас тебе жизнь.
– Спас жизнь?! – Он вцепился в мою голову и приблизился так, что мой нос уперся в его мокрый от пота лоб, а глаза оказались на одном уровне. – Ты спас меня?! Спас?! Ты меня уничтожил! Ты превратил мою жизнь в одну сплошную муку, проклятый тэнкрис! Мерзкая кровожадная тварь! Ты! Ты… ты заставил меня предать моего господина! Мразь! Я Мирэж Зинкара! Я величайший алхимик Малдиза! Я был призван учить принца алхимии! Великая честь! Я нашел судьбу, предназначенную мне Санкаришмой! А потом пришли вы! Жадные, уродливые, беспощадные преступники! Пришли со своими железными кораблями и дирижаблями, полными оружия! Мясники, воры, грязные кровожадные ублюдки! Убийцы женщин и детей! Кровососы, выкачивающие силы из всего мира, чтобы наполнять брюхо ненасытного монстра Мескии! Вы, как пауки-жнецы, никогда не бываете сыты, жрете, жрете и жрете! А что вы жрете? Жизни и судьбы чужих стран, чужих народов, и сколько бы вы ни сожрали, вам никогда не хватит! Меския превыше всего! Так вы говорите?! И что, это значит, что можно убивать будущее остального мира?! Стравливать молодые страны, подкашивать их силы, лишать их надежд, отравлять их вредоносными идеями?!