Дети солнца

Шишкова-Шипунова Светлана Евгеньевна

Постепенно местные жители стали связывать различные природные катаклизмы, то и дело обрушивавшиеся в эти годы на город, с ельцинским правлением вообще и частыми наездами его в Сочи, в частности.

— Сроду, — говорят, — такой плохой погоды в наших краях не бывало, а теперь что творится? То снег, то сель, а то и вовсе — смерч!

А президент, глядя на проливной дождь за окнами, маялся, ругал сочинского мэра и все городское руководство и, в конце концов, на всех обидевшись, возвращался досрочно в Москву. Провожая глазами вертолёт, направляющийся в сторону Адлера, сочинцы с облегчением вздыхали: завтра погода восстановится. Так оно и

случалось. Почему – одному Богу известно.

Легенда о русалке

К Ельцину часто наезжали в Сочи другие президенты – в основном, из стран СНГ. Он их принимал, угощал, вёл какие-то, видимо, не слишком официальные беседы (потому что для официальных бесед можно было бы и в Кремль подъехать), после чего они дня два–три отдыхали вместе.

Народ же чего только по этому поводу ни сочинял! И что пьют они (то есть президенты) беспробудно, и что союзные долги делят за бильярдным столом (кто проиграл, тот и платит). Ходили даже слухи, что кое–кому из гостей… специальный стриптиз показывают. Ну, это уж слишком! Хотя…

Однажды приехал президент Украины Леонид Макарович Кравчук. Вышли они с нашим президентом прогуляться. Настроение у обоих хорошее, даже весёлое, должно быть, только от стола. А дело происходило на территории туркомплекса «Дагомыс», почему-то именно там проходили у них переговоры, там они, выйдя из ступенчатой высотки, и двинулись к морю.

Это было самое начало 90–х. Ельцин ещё не забронзовел и здоров был более или менее, так что мог запросто, как обыкновенный отдыхающий, пройтись пешком. Что касается украинского президента, то его вообще мало кто мог в лицо опознать.

И вот приходят они на пляж, а там народ – купается, загорает, притом некоторые девицы загорают топлес, что для русского глаза вообще-то непривычно. И вот два президента – в белых рубашках с короткими рукавами, без галстуков – взошли на волнорез и стали по нему прогуливаться туда–сюда и беседовать, в хорошем, повторяю, настроении. А вокруг волнореза женщины и дети плещутся. На президентов, между прочим, ноль внимания. И вот они дошли в очередной раз до края волнореза, постояли там, посмотрели на море и назад поворачивают, и в это время из воды буквально выпрыгивает и карабкается на волнорез дамочка без верхней части купальника. Они остановились и смотрят на неё не без интереса. Дамочка такая, ничего себе, в самом соку. Вдруг она тоже обращает на них внимание и как завопит:

— Ой, Борис Николаевич! Это вы?!

Ельцин, довольный тем, что его узнали, а Кравчука нет, заулыбался и говорит:

— Я, кто же ещё!

— Ой! – вопит дамочка. – Извините! – и ладошками закрывает свои довольно увесистые прелести.

То есть перед всеми другими мужиками, которые на пляже, красовалась – ничего, а тут, видите ли, президента застеснялась.

Тот ещё шире разулыбался и рукой так сделал, как бы успокаивая:

— Купайся, купайся!

Мол, разрешаю, чего там!

Но дамочка, ладошек от голой груди не отрывая, бочком, бочком и – плюх назад в море. Из воды уже ручкой им махнула игриво, вроде как: привет, мальчики! Прямо русалка.

— Ну, что, Леонид Макарович, видал, какие у нас россиянки? – спрашивает Ельцин.

Кравчук посмотрел ей вслед, вздохнул и говорит:

— Пошли отсюда. Работать невозможно в такой обстановке.

Они, оказывается, обсуждали, как Черноморский флот делить.

Легенда о рукоприкладстве

Прежде

бывало, только президент прилетел, назавтра уж потянутся к нему члены правительства, министры, силовики, партнёры по теннису и Бог знает кто ещё. Бывало, что по пять спецрейсов за один день приземлится в Адлере. Каждый ведь на своём самолёте летит.

Однажды случился день рождения супруги президента. С утра – один за другим, один за другим – государственные чиновники с поздравлениями. Первым самолёт тогдашнего министра обороны сел. За ним – госсекретарь (была поначалу такая должность) летит вместе с пресс–секретарём. Следом – министр иностранных дел. Нет бы взять с собой того же Чубайса, так тот на своём самолёте, а этот – на своём. Последними, кажись, Виктор Степаныч с Рем Иванычем сели, хоть эти вдвоём, по старой дружбе.

Город, естественно, весь день перекрыт. «Всем стоять, пропустить колонну!». На Бочаровом ручье — гулянье до утра, благо, территория большая – 40 гектаров, забор высокий, охрана надёжная, а вокруг на приличном расстоянии – ни живой души, давно всех отселили.

Назавтра – большой разъезд. Снова весь город перекрыт, «Всем стоять! Пропустить колонну!». В аэропорту, при отлёте, один из высоких гостей замечен был со свежим фингалом под глазом. Суров был первый президент, бивал своих, если что не так скажут ему, вот и этот попался, видать, под горячую руку. И как ни прятал он глаза под тёмными очками, как ни отворачивал лицо в сторону, провожающие всё, что надо, увидели. Сразу разговоры пошли, президент, мол, его снимет. Нет, не снял. То есть, снял, конечно, но не тогда, а гораздо позже и за что-то совсем другое.

Теперь не то. Нет того куражу. Тихо на Бочаровом ручье, пристойно все. Новый президент в Сочи, а присные – в Москве сидят, работают. Никакого тебе турнира «Большая шляпа», чтобы понаехать всей оравой в теннис играть, пока в стране черт знает что творится. Никаких тебе дней рождения детей и супруги.

Скучно!

Попугай по имени Фриц

Попугай был самый обыкновенный – маленький, ярко–зелёный, из породы волнистых попугайчиков. И обитал он в самой обыкновенной квартире, на втором этаже блочного дома по улице Гагарина, сидел там в высокой, с круглым верхом клетке (впрочем, всегда открытой), заглядывал в зеркальце и клевал семечки. Вот только имя у него было странное – Фриц. И те немногие слова, которым он в своей жизни выучился, он произносил по–немецки, низко и глухо:

— Кутен моркен! Кутен так!

Квартира, в которой Фриц обретался, изнутри все же отличалась от обычных сочинских квартир. В гостиной, прямо над клеткой попугая, висел на стене миниатюрный – размером с ящичек из туалетного столика – деревянный стеллажик со множеством ячеек, в каждой из которых помещались крошечные керамические кувшинчики, фигурки лошадок, собачек и осликов – занятная вещица, явно привезённая откуда-то из Европы. Чуть не половину противоположной стены занимала старинная гравюра – в раме и под стеклом, – изображавшая план города Мюнхена. А по обе стороны от дверей, ведущих в прихожую, темнели в золочёных рамах масляные портреты неизвестных в средневековых одеяниях. Рабочий кабинет хозяина был от пола до потолка заставлен шкафами с книгами, корешки которых отблёскивали замысловатым готическим шрифтом. А в маленькой столовой, где хозяйничала его жена, белел за стеклянными дверцами посудной горки мейсенский фарфор…