Дети Солнцевых

Кондрашова Елизавета

Домой Катя ездила один раз в месяц, на несколько часов. Дети терпеть не могли этих дней и каждый раз упрашивали ее не ех ат ь, но она ж д а ла э т и х д ней в сегда с не т ерпен ием. Приезд ее к Талызиным был праздником для Анны Францевны, которая как будто оживала в эти дни, не могла наглядеться на дочь, не могла наслушаться ее и несколько дней потом скучала и нигде не находила себе места, — и большим удовольствием для добрых стариков.

Лёва, замечательно красивый десятилетний мальчик с курчавыми светлыми волосами и глубокими, бархатными черными глазами всегда встречал сестру на улице, иногда даже уходил далеко от

дома и, встретив ее на полдороге, доезжал с ней до дома. А провожая ее, рыдал, как маленькая балованная девочка…

Катя была фавориткой Александры Семеновны, Варя — Андрея Петровича.

— А моя-то красавица все хорошеет! — не раз говаривал Андрей Петрович про Варю, возвратившись из института. — Что за глаза! Огонь! Какие волосы, зубы! Как засмеется, так самому весело станет и все бы слушал и смотрел на нее.

— Варя хороша, — говорила на это Александра Семеновна, — но я не сравню ее красоты со спокойной красотой Кати, в каждой черте ее столько благородства, столько породы, если можно так выразиться. Я так люблю смотреть в ее глубокие, спокойные глаза, видеть ее улыбку, которая каждый раз как будто осветит все ее лицо, да и потом цвет лица Вари никогда не сравнится с нежным, чудным цветом лица Кати, ее белизной. А рост, походка…

— Я ведь и не говорю ничего про Катю. Она королева, — соглашался Андрей Петрович, — но Варя…

— Варя своим постоянным движением, суетой, громким голосом и смехом, признаюсь, как-то раздражительно действует на меня, — перебивала мужа Александра Семеновна, — тогда как спокойная, живая, разговорчивая, веселая Катя только успокаивает. Вот ее действительно все бы слушала, она так прекрасно умеет рассказывать.

Наконец окончила свое образование и Варя, оставившая по себе память нескольким поколениям воспитанниц. Про нее долго ходили всевозможные рассказы. Говорили, что она принимала участие во всех шалостях больших и маленьких воспитанниц, что она никогда никому не отказывала в услуге и помощи словом и делом, что она была вожаком в самых смелых и рискованных предприятиях и что ее все любили, хотя и называли «сорвиголова».

Александра Семеновна и Андрей Петрович Талызины и слышать не хотели, чтобы Катя и Варя поступили на места. Когда в первый раз зашла речь о близком выходе сестер из института и Марина Федоровна высказала свое предположение насчет места для Кати, старушка обиделась.

— Разве у них нет дома? — спросила она, строго посмотрев на Марину Федоровну.

— Есть, — ответила Марина Федоровна. — Ваш дом им дом родной, это они знают, но на ваших руках их мать и брат, и столько лет вы заботились о них самих, что теперь их черед позаботиться о том, чтобы покоить вас и облегчить ваши заботы.

— Напрасно вы так думаете, нам от них нет никакого беспокойства, — сказала Александра Семеновна серьезно. — Анна Францевна имеет свою маленькую пенсию и никаких требований. Ее как будто и в доме нет. Лева — славный и спокойный мальчик. Он нас забавляет, а эти девочки будут моими помощницами. Мы, Бог даст, и пристроим их.

— Да, но если они не пристроятся, не могут же они всегда оставаться у вас.

— Отчего же? — спросила Александра Семеновна с удивлением.

Марина Федоровна ответила не сразу. Александра Семеновна, выждав минуту, продолжала:

— Я и не говорю навсегда, пусть они вернутся к нам на год, на два. Отдохнут, повеселятся, людей посмотрят и

себя покажут. А там, если моим планам не суждено осуществиться, будет время подумать…

— Я бы думала по-другому Александра Семеновна. Если им надо когда-нибудь поступать на место, то лучше теперь, нежели после. Теперь и пристроить их легче, и им легче от дела прямо к делу. Дома они познакомятся с удовольствиями. У них явятся новые интересы, и тогда расстаться со свободой им будет гораздо труднее…

Александра Семеновна только покачала головой.

— Душа моя, — говорила Марина Федоровна в тот вечер Кате, — Андрей Петрович не вечен. Ну, представь себе, что если его не станет, и Александра Семеновна очутится почти в таком же положении, как твоя мама? Кто о ней тогда позаботится? Кто успокоит ее? Кто доставит ей возможность жить, сравнительно, конечно, с теми же удобствами как теперь? Кто воспитает тогда вашего маленького брата? Что вы станете тогда делать? Я думаю, тебе надо поговорить хорошенько с Андреем Петровичем и Александрой Семеновной и убедить их в необходимости того, чтобы тебе поступить на место. Случай, который представляется тебе теперь, может никогда более не повториться. Вадимовы, о которых я говорю, люди с огромными средствами и предлагают гувернантке большое содержание. Они много путешествуют. Летом переезжают из одного имения в другое, так что тебе удалось бы побывать и на севере, и на юге, а на зиму они едут за границу, в Италию. Ведь такое счастье не всякому дается. Они живут открыто, принимают цвет общества. Подумай, сколько нового ты увидишь и услышишь, сколько впечатлений получишь. И как это было бы полезно тебе! У них одна дочь, девочка тринадцати лет…

В первое после этого разговора посещение Талызиных Катя долго говорила с матерью, потом вошла в комнату Александры Семеновны.

— Александра Семеновна, — сказала она, — благословите меня поступить на место. Вадимовы предлагают три тысячи пятьсот рублей ассигнациями в год. Ведь это капитал! Я могу заработать для мамы три тысячи рублей. Подумайте, можно ли отказаться от этого?

— По-моему, тебе было бы гораздо лучше отдохнуть сперва немного. Поживи хотя бы год с нами, с матерью, которая не наглядится на тебя, и тогда, с Богом, поступай на место, если мы тебе надоели, — ответила с неудовольствием Александра Семеновна.

— Дорогая моя! — воскликнула Катя, обнимая и целуя старушку. — Надоели! Вы сами знаете, что это неправда. Не надоели, а я… Я могу зарабатывать и присылать маме три тысячи каждый год. Я сплю и вижу теперь это счастье. Тридцать новеньких сторублевых бумажек каждый год, и еще мне останется пятьсот рублей. Чего только я не накуплю всем на них за границей. Разрешите, чтобы я со спокойным сердцем могла сказать Марине Федоровне, что с благодарностью принимаю место, о котором она хлопотала для меня. Мама уже благословила меня.

— Это Марина Федоровна все мутит, — сказала с досадой Александра Семеновна. — Стыдно ей! У нее совсем жалости нет к детям!

Однако после долгих толков было решено, с общего согласия, что Катя может принять предложение мадемуазель Милькеевой.

Шестнадцатого июня, вечером, Марина Федоровна стояла в своей комнате перед новым, открытым чемоданом. У чемодана стояла на коленях Катя.

— На дорогу, на дорогу отложи еще по одной, чтобы не пришлось открывать чемодан до места, — говорила Марина Федоровна.