Дети Судного Дня
Шрифт:
Патер Гордон смотрел на Энди, как на маленького ребёнка, только выучившегося говорить. Затем он не спеша протёр пенсне.
— Знаешь ли ты, Энди, что у дигов отсутствуют вкусовые и обонятельные нервные окончания? Что мир они видят чёрно-белым, а диапазон их слышимости ограничен? Что у них плохо развита тактильная и болевая чувствительность? Но это всё мелочи по сравнению с тем, что у дигов нет бесценного дара Господа Бога — души!
Энди не рискнул спросить, что такое Бог.
— Но дигов всё-таки очень мало, — сказал Энди и поперхнулся, встретив полный негодования взгляд Гордона.
— Верховный вершитель зла — Сатана —
Энди увидел, что на его правой руке, на мизинце, ноготь отделился от своего ложа и упал на пол.
— У тебя начался катаболический процесс, Энди, — а когда несчастный кровопийца рассказал ему о лже-девушке, патер пояснил:
— Этот трансвестит ускорил катаболизм твоего организма, да и с другом твоим то же самое.
Но разговоры ничем не могли помочь, и Гордон достал из кармана плаща коробочку с таблетками.
— Это гемоанаболик. Проглоти одну и дай ещё Алексу. Это, конечно, не доставит такого наслаждения, но зато позволит продержаться некоторое время, — патер Гордон мечтательно откинул голову. — Ах, как давно я не ощущал хруст прокусываемых сосудов…
Энди поблагодарил и поспешил на помощь к другу. Тот в полуобморочном состоянии подозрительно обнюхал таблетку, но всё-таки проглотил. Молчун вдруг встал, подошёл к вонючей дыре и, повернувшись ко всему миру спиной, начал поливать отверстие. Звук струи напомнил кое-о-чём Энди и Алексу.
Когда они сделали своё дело, зашумел экран телевизора, на нём появилось багровое поле, украшенное пеплом и воронками. Энди, Филип и Орсон с радостными криками расположились у мелькающего экрана. На поле с двух разных сторон выбежали спортсмены, слева — в броневых доспехах жёлтого цвета, справа — в красных с белыми полосками, в руках у каждого было оружие. Из середины поля поднялась платформа, на которой лежал колючий, как ёж, мяч.
Небритый Филип развернул «Спортивную газету» (всё-таки заключённым позволялось иметь безделушки, подумал Энди) и с умным видом стал её изучать.
— Сегодня играют «Стрейнджеры» и «Бизоны», — сообщил Филип. — «Стрейнджеры» — моя любимая команда, «Бизонам» до неё далеко.
— А какого они цвета? — спросил Энди, который был абсолютно другого мнения.
— Понятия не имею, — после долгих раздумий признался Филип. А глядя на озорное лицо Орсона, Энди понял, что его можно не спрашивать.
Красные и жёлтые ринулись к мячу и друг к другу, попутно поливая всё и вся пулемётным огнём, многие пули попадали в своих же сокомандников. Смертоносный металл срывал пластинки брони с тел спортсменов, кое у кого брызнули струйки крови, но пока ещё никто не упал. Наконец, был нанесён удар по мячу, и в то же мгновение началась ужасная неразбериха в середине поля: закованные в броню гиганты, развившие уже приличную скорость, сталкивались лоб в лоб, увеличив вдобавок прицельность непрерывного огня. Энди, Филип и Орсон возбуждённо уставились в экран, а когда один жёлтый спортсмен с покорёженными грудными пластинами упал и не поднялся, они довольно закричали, махая в воздухе кулаками. Алекс, к которому после гемоанаболика вернулось хорошее самочувствие, скучающе слонялся по камере, вэйверы слушали свои волны, а патер Гордон листал затрёпанный журнал для мужчин.
Закончился первый тайм. Во время перерыва спортсменам срочно клепали новые бронепластины, пополняли запасы боекомплектов, а медики вводили
Как только спортсмены вновь заняли свои места на поле, прозвучал свисток судьи, и… К огромному ужасу и возмущению фанатов этого зрелищного спорта телевизор чмокнул и погас. Орсон, не найдя выхода для своего гнева, даже заколотил кулаками по серому экрану, но его похвальные старания оставались тщетными.
По решётке двери провели дубинкой-станнером. Щуплый черноволосый надзиратель с хмурым обликом принёс ужин.
— Вас уже девятеро, гады? Вы что, размножаетесь? — поинтересовался он, просовывая под решётку ужин на картонных тарелках, а между прутьями — какое-то питьё в бумажных стаканчиках. — Приятного аппетита!
Трайкеры, очнувшись от своей техно-болтовни, ринулись к кормушке и первыми выбрали себе порции. Патер Гордон с усмешкой превосходства наблюдал за ними. Затем уже медленно разбирали тарелки и стаканчики остальные, патер замыкал шествие.
— Не пейте сразу всю воду, — предупредил Гордон новичков, — это на шесть часов, иначе от жажды вам придётся пить из этого благоухающего отверстия. И, чёрт возьми, не выкидывайте стаканчики и тарелки — это необходимая для вас же бумага. Свой журнал я потом рвать не позволю.
Проинформировав их таким образом, патер поправил пенсне, завёл очи вверх и громко, с искренним чувством произнёс:
— Благослови нас, Господи, и благослови нашу вечернюю трапезу! И спасибо тебе, Господи, за то, что она у нас есть!
«Этого Господа Бога хоть раз накормить такой трапезой», — мрачно подумал Алекс, глядя на нечто бесформенное, серое, покрытое плёнкой слизи — содержимое своей тарелки.
— Слава Богу, что оно хоть не воняет, — пробурчал он.
Вилок и ложек в тюрьме не полагалось, и приходилось пользоваться естественными инструментами — пальцами. К счастью, эта неприглядная масса не имела ни запаха, ни вкуса, и поэтому процесс поглощения пищи медленно, но продвигался, не проявляя тенденции обратиться вспять.
От двери камеры послышался гнуснейший и злораднейший смех. Энди, Алекс и Молчун узнали в небольшой полноватой фигурке Сони Скевинджера. Лицо агента было подобно полной луне, а рот растянулся от уха до уха.
— Приятного аппетита, — сказал Сони.
— Vade retro, Satanas! [2] — громогласно повелел патер Гордон, осеняя решётку крёстным знамением. Сони мгновенно исчез.
Покончив с неприглядной кашей (если только это была каша), Энди пригубил компот (если только это был компот, а не продукт жизнедеятельности какого-нибудь животного). На вкус эта темноватая жидкость оказалась лучше, чем он ожидал, но немного портило впечатление то, что нерадивый повар не потрудился выловить из стаканчика каких-то маленьких тёмно-коричневых червячков. Тараканов Энди с удовольствием бы погрыз, но червяки… брр, мерзость!
2
Изыди, Сатана! (лат.)