Дети вечного марта. Книга 2
Шрифт:
— Мы к тракту вышли, — продолжал Саня, — там армия. Еще чистюки.
— А это кто? — спросил молодой воин по имени Друз.
— Бандиты, которые на аллари охотятся.
— Ну, это уже совсем не знаю что… не врешь, господин Александр? — врезался в разговор, родившийся в пограничье и не знавший иных законов, Горюта.
— Не врет он, — подтвердил Клим. — Они еще лет пятнадцать назад объявились. Сначала в столице, как бы не в самом герцогском дворце. И вроде — вне закона, а с другой стороны, никто их особо не ловит. Поганое семя… — Клим замолчал,
— Ты с ними встречался? — спросил Горюта у Сани.
— Было.
Теперь пришло время, коту уставиться в огонь. Не мог смотреть людям в глаза. И давно вроде было, и забываться уже стало, а все равно — человека убил. Не просто убил — растерзал. Объясняться — лишнее. Не их это дело.
— Это ты от чистюков так удирал, что не помнишь, как в Невье очутился? — У Клима сделалось злое лицо. Блики и тени кривили вспотевший лоб и щеки.
— Ага. — Саня вовремя спрятал руки. Когти начали зудить, вот-вот полезут. Спрятал и спохватился, что зря сторожится. Он тут почти уже господин. Пусть бы привыкали. А с другой стороны, покажи он сейчас людям свои руки, удиви, напугай, и замкнутся, отойдут на почтительное расстояние, дескать, спокойной вам ночи, господин княжич, почивайте на перинах, мы уж тут сами…
— У нас в Маке, — городок такой к северу от столицы, — была слобода, — заговорил Клим, глядя в огонь. — Аллари жили. Овраг обойдешь, за ним пригорок. Заборчик невысокий вокруг слободы. Мы мальчишками туда каждый день бегали, играли с тамошней пацанвой. Взрослые тоже: то скотина заболела, то птица, то огородная какая надобность — все в слободу. Потом у аллари девушка пропала. Девчушка совсем. Ее в лесу нашли… далеко. Мы искали, кто мог ребенка…
Не нашли. А потом в овраге наша девушка обнаружилась… тоже истерзанная. Тут, откуда ни возьмись, пришел целый отряд герцогских егерей и всю слободу — под корень. До единого.
Я тогда ушел из Мака. Люди как с ума посходили. Никто разбираться не стал. А некоторые егерям помогать кинулись. Я пытался отговаривать, дураку ведь ясно — обе смерти подстроены. Мы же с этими мальчишками росли вместе. Меня не слушали. Самого чуть ни прибили.
Ушел я, а через год в другом княжестве наткнулся в трактире на компанию чистюков. Они там перепились, разодрались, орали друг на друга. Слышу, наш городишко поминают. Это они — девушек… и так подстроили, чтобы все свалить на аллари.
— Стало быть, они и на западе хозяйничают? — спросил Горюта.
— Я два раза их встречал, — Саня твердо посмотрел в глаза Климу. — Первый раз отогнал, а второй…
— Они тебя?
— Что от них осталось, птички давно склевали! — зло выпалил кот.
Не хотел ведь говорить. Само вылетело. Им что теперь и про девку рассказывать, которая на него Законного колдуна натравила, и про рескрипт, по которому всем западным провинциям вменялось искать беглого кота-людоеда, и про то как его в коробе через границу везли, как цыгане к себе звали, про изодранный задок телеги…
— А потом вы, значит, на армию
— Ага. И так от нее рванули, что в Невье очутились. У нас Шак свои тропинки знает. Хочешь, у него спроси.
— Ну, нет! Я к вашему коню и подходить-то боюсь. Посмотрит исподлобья, улыбнется — душа сама в пятки летит. Вроде обычный конь…
— Он из вольных кланов, — подал голос Клим.
— Откуда знаешь?
— Сам сказывал.
— То-то я смотрю, он в броне — как родился. Воин! — В словах Горюты звучало профессиональное уважение.
— А собака?
— Ха! — Опять влез в разговор племянник. — Болтают, что он вровень с нашим князем когда-то летал. Только — фьюить! — и улетел.
— Последний раз я тебя с собой беру, ботало коровье! — озлился старшина.
— А что я? Оно и так видно.
— Видно ему… язык придержи!
— А правду говорят, что арлекины своих девочек по кругу пускают? — спросил кто-то.
— О еще один языкатый! — Горюта полез с кошмы. Сейчас дотянется до дурака и примерно его накажет. Но старшина, качнув котелок, глянул на дно:
— Кто недоел, недопил — поздно! Кончай вечерять. Спать пора.
Саня испытал даже некоторое облегчение. Отвечать на последний вопрос не хотелось и… не моглось. Как им объяснишь про Сольку?
Все знают, дриады — вольные женщины. Живут сами по себе, семей не заводят. Да и кто такую возьмет? Боязно. Сегодня она тебе улыбается, песни поет, а завтра понравился проезжий молодец, и поминай, как звали. С Цыпой — вообще мрак. В глубине души Санька ее побаивался. И жалел. И сторонился. И, не смотря ни на что, понимал — другой такой на свете нет.
На другой день поднялись, едва забрезжило и пошли без остановок. Саньку будто в спину подгоняло. Он замкнулся, даже по сторонам особо не глядел. Горюта не дергал, тоже замолчал и только на коротком обеденном привале подсел, к державшемуся наособицу коту, и немного виновато попросил:
— Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.
— С чего бы?
— Наболтали они тебе вчера лишнего. Поди, клянут теперь свои языки-то. Князь наш…
Сане было трудно смотреть на то, как умудренный годами, не обиженный силой и отвагой мужик, мучительно подбирает слова.
— Суров, да?
— Ты тут недавно. Князь железной рукой держит приграничье. Под ним вроде не так страшно жить… только и с ним…
— На конюшню, что ли отправит? — попробовал Санька смять трагичность Горютиных страданий.
— На конюшню? Если бы. В донжон…
Кот вдруг всей шкурой ощутил сложность и трудность существования этого, понравившегося ему без всяких околичностей, простого человека.
Остальные воины нет-нет да посматривали в их сторону. Значит, Горюта — выборный. Старшина — ему и ответ держать, и шапкой оземь за своих биться, и униженно просить безродного, случайно забежавшего и попавшего в княжеский фавор кота, о снисхождении.