Дети восьмидесятых
Шрифт:
В коридоре на меня — хорошо, что не на них, нарушителей, — набросилась методист.
— Что за безобразие! Вы не подготовились! Ваши дети не умеют даже салют отдавать! Они не готовы стать пионерами!
— Мне кажется, что это вы не готовы их принимать. И больше мы к вам не придём.
Из этого роскошного дворца несколько лет назад был вынужден уйти Б. В. Чигишев. С ним ушли его ученики, вся фотошкола в полном составе, более ста человек. Ушли в тесную каморку приютившего их районного Дома пионеров.
Во дворец мы больше ни ногой, но из своей-то школы куда денешься! Отчетно-выборный
— Сядьте так: мальчик — девочка — мальчик — девочка. И чтоб у меня был порядок, чтоб не хулиганили.
Награждают пионерку, собравшую немыслимое количество макулатуры.
— Расскажи всем, как тебе это удалось.
— Ну я собирала дома… (в зале смех), просила у соседей… (опять смех: такое количество бумаги можно собрать, если обчистить до последнего фантика весь микрорайон). Ну и… родственников подключила… (из зала: «Папа с работы на машине привез!»).
Старшая вожатая:
— А ну тихо там! Давайте похлопаем!
И аплодируют пионеры девочке за то, что у неё, во-первых, есть папа, а во-вторых, он работает на «подходящем» предприятии. Так мы любое «мероприятие» превращаем в фарс. Да ещё требуем, чтобы дети всю нашу педагогику принимали всерьёз.
В классе опять страсти кипят: кого принимать в пионеры? Кто-то предложил Женю Н. Наташа — против:
— Он вчера на горке обидел девочек, говорил нехорошие слова.
У Жени много возможностей научиться плохому. В классе он самый маленький, но и самый активный и вездесущий. Мечтает стать милиционером. Качает его в разные стороны, всякое бывает: нервы у него слабые, и домашняя обстановка не прибавляет здоровья. Но Он принял наши нормы и изо всех сил тянется к хорошему.
Как-то врывается в класс завуч, тащит его за шиворот. У него слёзы градом от унижения.
— Это ваш?!
— Да, а что случилось?
— Знаете, что он сделал?!
— Не знаю, но думаю, что ничего плохого он сделать не мог. Я знаю Женю.
— Не мог, говорите? Он принёс в школу кинжал!
У него учитель труда отобрал. И представляете, как партизан, молчит, не говорит, из какого он класса.
Выяснилось, что кинжал Женя принёс, чтобы показать ребятам. Из кармана высовывалась красивая разноцветная ручка. Завуч заметила, но, вместо того чтобы предупредить ребенка об опасности и дать совет отнести ножик домой, унизила мальчика. (Кстати, нож ему так и не вернули. Интересный метод воспитания…)
Завуч кипит, Женя ревёт в голос. Он не понимает, что она злится не потому, что он сделал что-то дурное, а потому, что не сделал. Но её неправоту чувствует остро. И своё бесправие и полное бессилие что-либо доказать.
Через несколько дней, когда Женя успокоился и повеселел, спрашиваю, почему он так упорно молчал, не сказал сразу, что учится в нашем классе. Оказывается… спасал меня от завуча, не хотел, чтобы мне за него попало.
Помню ещё, согрел мою разобранную душу тарелкой каши и горячим чаем. На уроке присутствовали проверяющие, на перемене урок и меня вместе с ним разбирали по частям, а дети ушли в столовую. Перемена кончается, проверяющие всё сказали и удалились, я лихорадочно пытаюсь привести себя в пригодное для следующего урока состояние — и
— С.Л., вы не ели. Мы тут вам принесли.
Звонок на урок.
— Вы всё-таки поешьте, а мы пока сами начнём урок, вы не беспокойтесь.
Это была не каша, а истинный бальзам!
Но у Жени-то какие таланты открылись! Дело — в той, что из столовой у нас все выходят с поднятыми вверх руками: дежурные обыскивают, отбирают хлеб — разумеется, в чисто воспитательных целях, чтобы хлеб по школе не разбрасывали (всё равно и выносят, и бросают). Правда, учителей коробит от такого унижения, через которое проходят ежедневно все дети. Они даже мягко журят дежурных. Но, поскольку взамен ничего предложить не могут, традиция живёт. Пронести кашу и чай мимо дежурных — это надо было суметь.
И вот пожалуйста — нецензурно выражался. Дети возмущены. Но я не ахаю, не ужасаюсь: «Где он слышал такие слова?!» Да где угодно: в школе, на улице, дома.
— Женя, таким словам место только на помойке. Уши девочек не помойка, чтобы лить всякие гадости. Но если тебе эти отбросы языка очень нравятся, я, конечно, не могу запретить тебе их употреблять. Более того, могу даже совет дать: придя домой, надень на голову большую кастрюлю — для лучшей слышимости — и три часа повторяй все гадкие слова, которые тебе так нравятся. Говори погромче и сам себя слушай. Получишь огромное удовольствие!
На лице у Жени несколько красок сменилось. И фыркает, удержаться не может: картина впечатляет, и он в ней — главный герой.
Обидеть девочек — это очень серьёзно. И за Женю никто не проголосовал, все были против того, чтобы принимать его в пионеры. Потом он тихо плакал в уголке, а ребята его утешали:
— Жень, ты не расстраивайся. Сам понимаешь, так нельзя! Ты за ум возьмись, ладно? И мы тебя потом примем.
Он согласно кивал.
Перед следующим сбором кто-то опять припомнил этот случай. Пытаюсь заступиться:
— Что же получается, он единственный из класса останется октябрёнком?
— Ну да, до старости!
— Внуки будут спрашивать: «Дедушка, а ты был комсомольцем?» — «Нет». — «А пионером?» — «Нет, я ещё октябренок…»
— Октябрёнок-ветеран!
Они резвятся! А каково нашему октябрёнку? Сидит, чуть не плачет. Но и не возражает: было, обидел девочек. Знает: ребята заслужили право так резко выступать. Они сами долго и честно готовились стать пионерами.
Вся параллель, все 200 человек уже ходили в красных галстуках, а они, имея своё мнение, строго давали рекомендации друг другу, но строже всех — себе. Они пережили и насмешки, и сочувствие приятелей, недоуменные вопросы родителей.
Я делаю еще одну попытку:
— Товарищи, а может быть, Женю всё-таки принять, а потом перевоспитывать?
Дружный хохот. Женя вскакивает:
— Не надо меня перевоспитывать! Я сам могу!
Голосуют. «За» поднимаются три руки. «Против» — все остальные.
— А я с вами не согласен, — решительно встаёт Алёша К. — Это было давно и только один раз. Женя всё уже понял. А ведь он всегда заступается за слабых — вы забыли? Он никого не боится. Работает отлично, учиться стал лучше…