Дети войны. Чёрная быль
Шрифт:
Затем он сапогом толкнул дверь в нашу с Антоном комнату.
– Вижу, не все дома. Ну да ничего, подберём позже, – зловеще произнёс он, подойдя к отцу, – никуда твоему сыну от нас не скрыться, и брату твоему Роману тоже. Даже в Донбассе, под землёй, но найдём.
Дедушка при этих словах опустился на лавку у стены, закрыв глаза, что-то шептал. Задержав взгляд на мне, уполномоченный сказал, подойдя к дедушке:
– Мальца заберёте к себе. Потом о нём позаботится советская власть.
Его бесцветные,
Заглянув внутрь, стал выбрасывать на пол всё, что было в сундуке, намеренно становясь сапогами на чистое бельё, одежду. Неожиданно лицо его злорадно исказилось. В руке он держал конфедератку.
– Пан застемповый, надеялся, что ещё пригодится? А ведь действительно пригодилась, ты её сейчас оденешь – и в путь-дорогу. Надеюсь, это будет твоя последняя дорога!
Солдаты стояли у двери, ведущей в сени, прислонив винтовки к стене, молча наблюдали за действиями своего начальника.
– Фролов! Выйди во двор, осмотри гумно, сарай, проверь там всё, – приказал уполномоченный одному из солдат. Солдат, что поменьше ростом, взяв винтовку, вышел. Со двора послышались рычание и громкий лай Волчка.
– Ерёменко! Выйди и успокой псину, – приказал уполномоченный другому солдату, добавил в спину: – Успокой навсегда! И смотри, чтоб никто из соседей не подходил к дому.
Через минуту во дворе раздались выстрел и жалобный визг Волчка. Потом наступила тишина.
– Собака тоже оказалась врагом народа, – взглянув на уполномоченного, с презрением сказала Ядвига.
– Отпустите жену и дочку. Меня можете забрать и делать со мной всё, что вам приказали, – произнес отец, застегивая верхнюю пуговицу на своей полотняной рубашке.
– Умный, значит. Знаешь даже, что мне приказано.
Уполномоченный достал из кармана галифе портсигар, вынул папиросу. Прикурив от зажигалки, подошел вплотную к отцу, выпустил дым прямо ему в лицо, произнёс ехидно, с издёвкой:
– В восемнадцатом во Львов въехал польским уланом, а теперь решил сельским жителем стать, землю пахать. Думал затеряться.
Брата решил отправить в Донбасс, чтобы он среди шахтёров за «своего» сошёл. Не получилось! До него тоже очередь дошла.
Зловеще, повысив голос и покачиваясь на носках, самодовольно добавил:
– От НКВД никто и нигде не спрячется. Мы всегда и везде находим наших врагов.
Отец спокойно ответил:
– Прежде, чем стать уланом польской армии, куда меня, как и многих других поляков, мобилизовали принудительно, я учил грамоте сельских детей: украинцев, поляков, русских. А что касается того, чтобы пахать землю, граф Толстой тоже любил пахать землю. Своим плугом и, конечно, свою землю.
– Да, учил польских детей убивать советских людей. А как убивал красноармейцев Тухачевского, помнишь?
– Тухачевский шёл со своей дивизией, чтобы захватить Варшаву и Польшу
Мать протянула руки к уполномоченному:
– Не берите грех на душу. Вы ещё так молоды, и у вас будут свои дети, зачем вам людские проклятья!
Ядвига, обнимая мать, сказала:
– Мама, перестаньте, они были прокляты, когда расстреляли своего царя – Божьего помазанника Николая – и всю его семью, малолетних детей его! Они загубили миллионы своих сограждан! Что для них человеческая жизнь – пыль! Когда-нибудь они захлебнутся этой пылью!
Ядвига произнесла эти слова громко, стоя напротив уполномоченного, гордо вскинув голову, глядя прямо ему в глаза.
От неожиданности он отступил на два шага и потянулся к кобуре с наганом.
– Я не боюсь! Можете меня расстрелять прямо здесь, не обязательно куда-то увозить, – произнесла она и плюнула под ноги уполномоченного.
Вбежала тётя Кристина. Она передала уполномоченному лист бумаги:
– Это грамота от советской власти, мы не враги вам, – ей стало плохо, она опустилась на пол и громко зарыдала. Уполномоченный пренебрежительно, двумя пальцами, взял листок. Равнодушно прочитав его, проговорил, подойдя к дедушке:
– Ну что ж, Станислав Стаховский, не зря люди говорят, что вы делаете колеса для телег без единого гвоздя. Советская власть благодарит вас за это. Вы должны оправдать её доверие и делать как можно больше колёс. Они сейчас очень нужны нашим колхозам.
Он снова достал портсигар и, прикурив папиросу, вплотную подошел к отцу:
– А когда в колёсах необходимость отпадёт, твой отец присоединится к тебе.
Тоном приказа громко произнес:
– А сейчас – все во двор! К машине!
Возле машины наготове стояли солдаты. Уполномоченный скомандовал:
– Чего рты разинули! Быстро загружайте!
На улице уже собрались соседи. Женщины стояли во дворах, прижимая к себе своих детей. Мужчины снимали с голов кепки, провожая молчаливым взглядом удаляющуюся машину.
– Будьте вы прокляты! Пусть покарает вас небесная сила, – кричала с надрывом тётя Кристина так громко, что стоявшие возле своих домов люди эхом повторяли:
– Будьте вы прокляты!
– Будьте вы прокляты!
– Вы прокляты!
– Вот и наступила для нас жестокая тишина, – тихо произнёс дедушка, когда мы вернулись в дом после того, как крытая брезентом машина скрылась в конце села по дороге, ведущей в сторону Чернобыля.