Дети войны. Народная книга памяти

Шервуд Виктория

А война все не кончалась. И моя четвертая весна, хотя и была еще военной, но уже не была блокадной.

Привычка делить все поровну

Тимофеев Александр Георгиевич, 9 ноября 1936 г. р

Декабрь 1982 года. Дом творчества художников «Старая Ладога». Ветрище такой, что ночью, казалось, выдавит стекла. За окном несколько голых деревьев, дальше голый заснеженный взгорок. Ветер несет снег вдоль забора, такого же тоскливого, как тот, в блокадном детстве, когда родители, уходя на работу, оставляли меня одного, шести-семилетнего. Я сидел у окна и ждал. Сидел, кажется, в той комнатке,

где потом у нас с Томой была кухня, откуда была видна дорога, возвращающая родителей с работы. Но из того же окна были видны и два страшных барака, приютивших переселенцев, согнанных войной со своих мест, и в которых, как говорили, жили людоеды. Все могло быть. Гулять на улицу без присмотра меня боялись отпускать. В одном из бараков жила и китайская семья. В начале войны их было несколько в деревне, но многих арестовали, говорили – японские шпионы. Осталось две семьи – Ван Су-Лины и Хо Шу-де. Помню смутно, говорили о каком-то мужике с топором. Не то он кого-то зарубил, не то только грозился, но страх мой детский был велик.

Совсем не помню радости, помню несколько тяжело-унылых, а порой и страшных видений-предчувствий. Вероятно, я болел. Помню себя в бредовом состоянии: лежу на спине, смотрю в потолок, а потолок делится на квадраты, они растут и давят меня.

С семьей и друзьями (до войны)

Семья наша, по теперешним меркам, была довольно большая. Отец мой – Тимофеев Георгий Дмитриевич и мама – Екатерина Ивановна. Нас,

детей, у них было четверо. Мне, самому маленькому, в начале войны было четыре года, брат Жора был старше меня на девять лет, сестры Нина и Зоя, соответственно, на 13 и 15 лет старше. Бабушка и дедушка жили в старом прадедовом доме у речки, там же, своими семьями – отцовы братья дядя Петя и дядя Вася. Мамины родные – Минины жили на Пороховых. У отца были еще два брата – дядя Саша (на Пороховых) и дядя Миша – в Москве, сестра Мария жила в Яблоновке.

Отца в армию не призвали, он был 1898 года рождения и работал слесарем-механиком по ремонту автодвигателей на военном объекте – Охтинском химкомбинате, бывшем Пороховом заводе.

Деревня Жерновка, скорее не деревня, а рабочий поселок, стояла недалеко от трамвайной линии, что шла от Большой Охты до станции Ржевка. Вероятно, в блокаду нам было полегче, чем городским жителям, в огороде росли кусты черной смородины, немного картошки и капусты.

Через два месяца после начала войны немецкие войска были уже под Ленинградом. 30 августа они захватили Мгу и железнодорожная связь со страной прервалась, а захватив Ивановское, перерезали последнюю шоссейную дорогу. Город был отрезан от всех электростанций.

Отец собрал и засолил капусту. Черные листья засолил в отдельную кадку – это хряпа. Как на первое время выручила нас эта капуста! Было немного и картошки. Картошку ели понемногу, оставляя глазки на семена.

Восьмого сентября, после падения Шлиссельбурга, Ленинград оказался в блокаде. В этот же день горели Бадаевские склады. Огромный столб черно-зеленого дыма был виден издалека. Сгорели три тысячи тонн муки, две с половиной тысячи тонн сахара и много чего еще. Отец собрал и засолил капусту. Черные листья засолил в отдельную кадку – это хряпа. Как первое время выручила нас эта капуста! Было немного и картошки.

Картошку ели понемногу, оставляя глазки на семена.

9 ноября, в воскресенье, мне исполнилось пять лет. Подруга мамы, украинка Валентина Михайловна, жена китайца Ван Су-Лина, принесла мне в подарок кусок хлеба. Я разделил его на шесть равных частей – на всю семью. Об этом долго еще и после войны вспоминали мои сестры. Привычка делить все поровну осталась, вероятно, на всю жизнь.

Запасы хлеба в городе катастрофически таяли. На рабочую карточку выдавали всего 300 граммов, всем остальным – по 150 граммов в день. С 20 ноября новое снижение норм. Рабочим выдавали по 250 граммов, остальным – по 125 граммов хлеба.

20 ноября. Сегодня через болота, через вражеские тылы, через полузамерзшую Ладогу в город пришел первый конный обоз с хлебом.

Город бомбят и обстреливают из крупнокалиберной артиллерии. От налетов немецкой авиации отец выкопал в огороде яму-бомбоубежище, сделал ступеньки, доски на крыше завалил землей. Он отводил нас туда при воздушной тревоге. Скользкие глиняные ступеньки, жердочка, чтобы держаться, яма для стока воды, коптилка в углу. Не любил я эту яму: сыро и холодно.

На деревню падают бомбы. Военный объект буквально в трех километрах, его часто бомбят и, когда промахиваются, попадают в деревню. Отец говорит, что на комбинат немцы спускали даже морские мины и торпеды на парашютах.

Одна такая торпеда ночью упала около нашего забора, но не взорвалась. Крышка от нее отлетела в огород, в кусты смородины. Отец думал, что это брат приволок такую тяжесть, но потом обнаружил торпеду. Приехавшие саперы сказали, что торпеда начинена не порохом, а железными опилками. Кто был тот русский, чех, поляк или немец, кто таким образом спас наши жизни?

Торпеда ночью упала около нашего забора, но не взорвалась. Крышка от нее отлетела в огород, в кусты смородины. Отец думал, что это брат приволок такую тяжесть, но потом обнаружил торпеду. Приехавшие саперы сказали, что торпеда начинена не порохом, а железными опилками. Кто был тот русский, чех, поляк или немец, кто таким образом спас наши жизни?

Действует Дорога жизни – Ладожская ледовая трасса. Подвоз хлеба увеличивается. С 1 декабря продовольственные карточки прикреплены к трамвайной остановки «Завод Воровского». 25 декабря – повышение хлебной нормы по карточкам. Рабочим 350 граммов, служащим, иждивенцам, детям по 200 граммов. У отца на заводе для рабочих организовали питание.

Георгий Дмитриевич и Екатерина Ивановна

Отец иногда приносил мне в судке немного супа. Судок этот алюминиевый храню до сих пор.

Новый год. На заводе, как отец называет химкомбинат, организовали елку для детей.

Покормили, подарили игрушку и мандаринку.

13 января – известие о разовой выдаче продуктов в счет месячной нормы. Мяса 100 граммов, крупы или муки 200 граммов.

По-хорошему, на один обед, но растянули надолго. Мама говорит: «Вот кончится война, наварю большую кастрюлю пшенной каши на всю семью и наедимся досыта».

Мама варит что-то, топит печь, греет воду, обмывает нас, натирает какой-то вонючей водой от чесотки. Когда человек голоден, липнет всякая дрянь. Работать мама ходит в сельсовет, в деревню Малиновку.