Дети времени (Дети века)

Кнут Гамсун

– Нет, не помню.

– Батюшка ваш офицер? – спрашивает Хольменгро.

– Полковник. Так и остался полковником. Ведь у меня на родине все остановилось.

– Я читал о больших событиях в Ганновере, – говорит Хольменгро.– Там мне не пришлось побывать. Богатая, прекрасная страна.

– Да, богатая, прекрасная.

– Ваш батюшка вышел в отставку?..

– Он не был еще стар и мог бы отличиться на службе. Полковник Мориц фон Плац. Но он чувствовал себя старым, чтобы поступить – как бы это сказать? – на чужую службу.

Поручик спросил:

– Ну,

а как вы нашли, господин Хольменгро, судя по тому, что видели в Норвегии, пошла страна вперед или подалась назад?

– Пошла вперед. Безусловно вперед. Все страны идут вперед. Дома стали просторнее, крестьяне держат больше скота, живут лучше. Народонаселение увеличивается. Я еще немного видел здешней земли; на английском пароходе я доехал до Трондхейма. А севернее Трондхейма поехал на яхте. Да, судя по статистике, страна идет вперед.

– По статистике?

– Я только хочу сказать, что увеличивающееся население несколько подвинуло вперед земледелие, к нему стали относиться заботливее. Стали ли от того люди лучше, – я не знаю.

Это было сказано несколько ядовито.

– Здесь, на севере, как я вижу, улучшений меньше. Здесь подросло новое поколение, замечательно похожее на старое; они ходят, заложив руки в карманы, – ведь они норвежцы.

– Да, руки всегда в кармане, – согласилась фру Адельгейд.

Хольменгро усмехнулся пришедшему ему в голову воспоминанию и рассказал.

– Мне понадобилось нанять лодку для небольших экскурсий; но это оказалось не так легко. Мне указали на купца Генриксена в Утвере: у него был восьмивесельный бот, который ему не был нужен, но дать его мне для поездки он не пожелал. «Хотите продать бот?» – спросил я. Он принял это за шутку и ответил утвердительно, запросив за бот двести талеров. Так я и купил лодку.

Фру Адельгейд улыбнулась; поручик также. Хольменгро продолжал:

– Когда мне понадобились гребцы, я не мог их раздобыть. Они стояли вокруг сарая Генриксена и кругом его лодок, засунув руки в карманы. Они пошли бы под парусами, да ветра не было, а грести не хотели. Я узнал свой народ.

– Вы не сказали им, кто вы? – спросил поручик.

– Я высказал даже больше, чем было нужно; но они, очевидно, не поверили. Тогда я сказал, что они могли бы отвезти на остров старого знакомого, которого зовут Тобиасом; и спросил, помнят ли они меня? Но они оглядывали меня с головы до ног, не доверяя мне. Я снова узнал свой народ; отправился домой, навертел на себя большой шарф и превратил себя в толстяка, надел другое платье, а на шею повесил эту цепь. Я знал, что норвежцы чувствуют почтение перед толщиной и разной мишурой. Было по-весеннему тепло, и я не чувствовал необходимости кутаться, но все же надел шубу. Когда я подошел в таком наряде, все взглянули на меня другими глазами, и я достал гребцов.

Все засмеялись. Правду сказать, забавная была выдумка.

– И вы полагаете, что изменение в костюме доставило вам гребцов?

– Вполне уверен, фру. Все они слышали много разных рассказов обо мне за эти годы: что я стал могуществен, богат, сделался королем; как же мне не быть толстым

и не иметь богатого вида? Когда я вернулся в шубе и золотой цепи, я превратился в Тобиаса с острова; меня признали. У негров один только король имеет право надевать на голову кастрюлю, но притом он весь голый. Это настоящие дети, и норвежцы дети.

– Можно себе представить, что стало с народом, когда узнали, кто вы?

– Для меня это вышло неприятно. Со всех сторон начали стекаться люди, желая видеть меня; приходили с ведрами и мешками, просили денег и вспомоществования; у каждого была просьба. Некоторые помнили меня с детства, все знали мою сестру, жившую последнее время на острове, очень многие были в родстве с ней, следовательно и со мной. Одна женщина просила на похороны; другому нужны были деньги на хлеб; один мальчуган пришел с отцом; мальчишка проворовался, и я должен был откупить его…

– Нельзя сказать, чтобы…

– Да, можете себе представить, какие это были неприятные дни для меня. Однако мне удалось положить конец этому сумасшествию; оказалось, что я раздаю уж не так щедро, так как имею в своем бумажнике только один миллион и, следовательно, должен несколько ограничивать себя, пока не прибудет мой капитал; он находится в дороге, уложенный в пяти сундуках, и каждый сундук заперт четырьмя замками. Одним словом, я увидал, что нахожусь не в стране работы, но в стране, где народ живет сказкой. Я узнал свою родину.

Поручик слушал внимательно и вежливо, но несколько раз посматривал на толстую цепь Хольменгро. Не замечал ли он ее прежде, или в него запало подозрение, что она не золотая? Подобное подозрение легко могло зародиться в душе этого странного человека и вызвать в нем как бы неприятное чувство.

– Мы кончили? Он поднялся.

Фру Адельгейд была в хорошем расположении духа и вышла с мужчинами на веранду. Подали кофе и ликер, старинное, дорогое серебро снова засверкало перед гостем. Из окон был тот же вид.

Маленький Виллац заметил толпу людей на морском берегу. Он позвал:

– Подите сюда, посмотрите! Сколько там людей, что они делают?

Мать подошла.

– Сколько народу; что там случилось? – сказала она. И не обратила внимания на тон, каким муж ее ответил:

– Они собрались вокруг восьмивесельного бота господина Хольменгро!

Жене это показалось забавно; она засмеялась.

– Ах, боже мой! Стоят и смотрят на вашу лодку, господин Хольменгро; ждут вас! Как они вас там встретят!

Хольменгро улыбнулся, повернул голову к фру Адельгейд и тоже посмотрел в окно. Он не сказал ничего о толпе и встрече, а восхищался видом, рекой, шумевшей внизу, всем ландшафтом. Он обратился к поручику и выразил желание купить здесь клочок земли.

Поручик не имел ничего против того, чтобы при жене хвалили красоту Сегельфосса, но он старается не высказать своих мыслей.

– Вы находите, что здесь так хорошо, – говорит он.– Да, конечно.

– Я доходил до водопада, – продолжает Хольменгро.– Красивый водопад, приятная прогулка. Казалось, будто мне сразу становится легче.