Детки в клетке (сборник)
Шрифт:
Заднее стекло было еще крепче — из-за меньшей площади. Сломать его Долан не смог бы при всем желании — за то время, которое я ему дам, — а стрелять он не осмелится. Стрельбу с близкого расстояния в пуленепробиваемое стекло, наверное, следует отнести к одной из форм «русской рулетки». Пуля оставит маленькую отметину на стекле, а потом рикошетом ударит обратно в машину.
Будь у него достаточно времени, он бы выбрался из машины, но я был рядом, и вовсе не для того, чтобы его отпустить.
Я бросил
Ответ последовал незамедлительно.
— Пожалуйста, помогите! Мы не можем выбраться!
Голос Долана. Без боли. До жути спокойный. Но я почувствовал страх, притаившийся на самом дне, полузадушенный силой воли. Мне даже стало его жалко — настолько, насколько это вообще возможно в моей ситуации. Я представил себе Долана, сидящего в сложившемся «кадиллаке»: один из его людей ранен, возможно, придавлен двигателем, другой либо мертв, либо без сознания.
Подумав об этом, я испытал странное ощущение, которое можно назвать симпатической клаустрофобией. Нажимаешь на кнопки стеклоподъемников — ничего. Дергаешь двери и видишь, что они упираются в преграду. И нет никакой — никакой — возможности выбраться наружу.
Тут я осадил свое воображение. Долан сам купил себе эту радость, правильно? Да. Он сам купил этот билет и оплатил его полную стоимость. До самого конца.
— Кто там?
— Я. Но это не помощь, которой ты ждешь, Долан. — Я бросил новую порцию камней на крышу «кадиллака». Охранник, который было притих, снова принялся вопить.
— Ноги! Джим, мои ноги!
Голос Долана сразу изменился. Тот, снаружи, знал его имя. Это значило, что ситуация чертовски опасная.
— Джимми, черт, я вижу собственные кости! Мои ноги!
— Заткнись, — холодно сказал Долан. Жутко было слышать их голоса, доносящиеся изнутри машины. Я вполне мог бы спуститься на багажник «кадиллака» и заглянуть в заднее окно — но я бы мало что увидел, даже прижав лицо к стеклу. Стекло было тонированным и поляризованным, как я уже говорил.
В любом случае я не хотел его видеть. Я знал, как он выглядит. Зачем мне им любоваться? Еще раз посмотреть на его «Ролекс» и дорогущие джинсы?
— Кто ты, приятель? — спросил он.
— Я никто, просто никто, у которого были причины устроить так, чтобы ты оказался там, где ты есть, — ответил я.
И вдруг — с пугающей, завораживающей внезапностью — Долан спросил:
— Ты Робинсон?
Меня как будто саданули под дых. Как быстро он вывел правильное заключение, просеяв все полузабытые имена и лица и точно выловив нужное! Он животное, подумал я, с животными же инстинктами. Я не знал и половины правды об этом человеке. И хорошо, что не знал. Потому что, будь все по-другому, у меня никогда не хватило бы дерзости для осуществления задуманного.
Я сказал:
— Мое имя не имеет значения. Но ведь ты понимаешь, что сейчас
Истерик со сломанными ногами завопил с новой силой — булькающие, хлюпающие звуки, как будто его легкие были полны воды:
— Вытащи меня-атсю-уда, Джимми! Выт… ааа! Ради Бо… а!!! Ноги сломаны!!!
— Заткнись, — повторил Долан. А потом, обращаясь ко мне: — Я тебя плохо слышу, этот идиот так орет.
Я опустился на четвереньки.
— Я спросил, понимаешь ли ты, что…
Тут у меня в голове пронеслась картинка. Волк, одетый Бабушкой, говорит Красной Шапочке: «Подойди ближе дорогая, я плохо слышу». Я пригнулся как раз вовремя. Прозвучали четыре выстрела. Даже для меня они были очень громкими — в машине скорее всего они были просто оглушительными. На крыше «кадиллака» открылись четыре черных отверстия, и что-то рассекло воздух в дюйме от моего лба.
— Я достал тебя, ублюдок? — спросил Долан.
— Нет.
Вопли охранника перешли в маловразумительное нытье. Он сидел спереди. Я видел его руки, бледные, как руки утопленника, слабо шлепавшие по лобовому стеклу, и распростертое тело рядом с ним. Джимми должен был его вытащить, ведь он истекал кровью, боль была страшной, ужасной , невыносимой, да ради Бога, он раскаивался во всех своих грехах, но это ужаснее…
Еще пара громких хлопков. Человек на переднем сиденьи замолк. Его руки отвалились от лобового стекла.
— Вот, — почти спокойным голосом сказал Долан. — Теперь он не будет нам мешать, и мы можем нормально поговорить.
Я молчал. Внезапно навалилась растерянность и чувство нереальности происходящего. Только что он убил человека. Убил . Ко мне снова вернулось стойкое ощущение, что, несмотря на все предосторожности, я все-таки недооценил его и мне повезло, что я вообще еще жив.
— Хочу сделать тебе предложение, — сказал Долан.
Я по-прежнему молчал…
— Дружище?
…и молчал…
— Эй, ты! — Его голос слегка дрожал. — Если ты все еще там, отзовись! Я тебя не укушу… Тем более — отсюда…
— Я здесь. Интересно: вот ты сейчас выстрелил. Шесть раз, — сказал я. — Я вот что подумал… может, тебе стоило бы оставить один патрон себе? Хотя я не знаю. Может быть, у тебя восьмизарядная пушка, или есть запасной магазин.
Тут пришла его очередь молчать.
Но потом он снова заговорил:
— Что ты намерен делать?
Я хмыкнул:
— По-моему, ты уже догадался. Больше полутора суток я только и делал, что копал. Самую длинную могилу в мире. И теперь я собираюсь похоронить тебя в твоем гребаном «кадиллаке».
Ему все еще удавалось держать под контролем свой страх. Его голос почти не дрожал. А мне хотелось сломать этот контроль.
— Не хочешь вначале выслушать мои предложения?
— Я их выслушаю. Через пару секунд. Сначала мне нужно кое-что принести.