Детонатор
Шрифт:
– Илья Иванович! Если честно? Только по решению суда! – заулыбался помощник, отряхивая полы дорогого костюма.
– Я в этом доме жил с рождения, как и десятки других. Я за что тебе деньги плачу? За то, чтобы моя мать жила в человеческих условиях. А ты на новом месте ее не удержал. Пожалуй, надо поинтересоваться, почему она сбежала. Ты даже здесь не смог порядок навести. Снимай ботинки! Носками будешь пол чистить, пока я не приказал мыть его твоими брюками и рубашкой!
– Илья Иванович! Мы ремонт квартиры сделали. Новую мебель привезли, но… Я дал команду и в подъезде навести порядок…
– Если
«Прости, мамуля, что не мог быть рядом, не приезжал. Пока учился, не было денег на дорогу. А потом всю страну тряхнули так, что она рассыпалась на куски, порвав связи между людьми. Слава Богу, все устроилось. Теперь я заберу тебя с собой. Ты заслужила лучшей жизни».
Когда дверь открыли, то вместо матери Илья увидел незнакомого мужчину в белом халате.
– Вы сын Людмилы Александровны?
– Да, а где мама?
– Я ее лечащий доктор. А разве ваш помощник вам ничего не говорил?
– Он сказал, что мама захворала. Я подумал, что это обычная простуда. Благо возможности позволяют, решил воспользоваться поводом и навестить мать.
– Людмила Александровна в постели, и у нее, увы, не простуда.
– Слушайте, не загружайте меня с дороги. Я с вами поговорю после того, как увижу маму. Посидите пока на кухне.
– Илья Иванович, у вашей мамы рак, и он не операбельный. Разумеется, она об этом не знает.
От этих слов у Ильи вздулись на шее вены, в груди все заиндевело, а мозг закипел от возмущения. Только услышав хрипы и поняв, что душит доктора, он пришел в себя. Отпустив несчастного лекаря, Каров пошел в комнату, где когда-то спал и делал уроки. С тех пор в ней ничего не изменилось, будто и не уезжал никуда. Тот же письменный стол со столешницей из крашеной древесно-стружечной плиты. Настенный ковер из ГДР, купленный по записи, от времени поблек и местами полысел. А когда-то маленький Илюша, любуясь его абстрактными рисунками, видел в них корабли и облака. Рядом, на стене, Илья увидел свои фотографии. Вот он студент-выпускник после церемонии вручения диплома, а вот – лейтенант медицинской службы в Афгане, на фоне цветущих маков, а здесь – рядом с президентом Ельциным, правда, во втором ряду и с краю. Такой фотографии Илья раньше не видел. Судя по всему, мама вырезала ее из какого-то журнала. Илья продолжал рассматривать предметы, боясь опустить глаза на человека, лежащего на кровати. Он жутко боялся, что мама все поймет по его глазам.
Человек не меняется только на фотографии
– Сынок! Родной мой, как же ты повзрослел! Морщинки у глаз появились. Сядь рядом. Хочешь на стул, а лучше на кровать, чтобы я твое тепло почувствовала. Прости, захворала я, но доктора сказали, что просто почки простудила. Наверное, просквозило, когда на балконе долго стояла. Ты побудешь со мной или опять наскоком?
Он взял мамину руку и прижался к ней лицом. Рука была влажная и холодная, абсолютно не похожая на руку, ерошившую когда-то его волосы и штопавшую
– Мамочка, я приехал в отпуск и мы с тобой уедем вместе в Москву. Мне без тебя тяжело. Да и внуков надо нянчить.
– С внуками, Илюша, давно пора. Значит, наконец-то нашел себе пару?
– Мамуля, найти женщину, похожую на тебя, очень тяжело. Тем более в Москве. Вот ты мне в этом и поможешь. Твое сердце не обманешь, – сказал и с ужасом отметил, как изменилась мать.
Ее когда-то красивое лицо ужасно исхудало и теперь напоминало посмертную маску. Живыми оставались только глаза – красивые, бездонные, но в них уже поселилась боль, пожирающая тело. Он почувствовал, как наворачивается слеза и перехватывает дыхание…
– Я на минутку, мама, руки с дороги помою, – с трудом сдерживаясь, выдавил из себя Илья и рывком поднял с дивана свое, ставшее неподъемным, тело.
Цепляясь за косяки, двери и стены, добрался до ванной. Защелкнув замок, открыл воду и завыл, сидя на краю ванны и лупя кулаками по коленям. Ругал себя последними словами, просил у Бога прощения и помощи, а когда приступ истерии затих, засунул под холодную струю голову и держал ее там до дрожи в ногах.
«Спокойно, Илья! Безвыходных положений не бывает… Думай… Ты часть власти, и не самая последняя!»
Вытерев голову старым вафельным полотенцем, Каров пошел на кухню. На старом столе, накрытом новой клеенкой, стояли открытая бутылка водки и граненый стакан. В тарелке, разрисованной петухами, – грубо порезанный хлеб и докторская колбаса. У окна доктор растирал горло, на котором остались отпечатки пальцев Ильи.
– Простите меня, пожалуйста, доктор. Переклинило, – извиняющимся тоном начал разговор Каров. – Понимаете, ехал к маме, радовался, а тут такой шок. В голове не укладывается… Как вас зовут? Ничего, если я и себе налью?
– Наливайте! Мое имя Аркадий Львович Фюрст. Можно просто Аркадий. А водка эта не простая, народная, как и закуска. Хотя холодильник забит едой. Помощник ваш постоянно его пополняет, меняя продукты, а мама ваша почти ничего не ест. Держим ее на капельницах и морфии. Она ждала вас, чувствовала, что вы приедете. Наверное, поэтому попросила не менять мебель, а оставить ту, что была в вашем детстве.
Он взял мамину руку и прижался к ней лицом.
– Наверное… – согласился Каров и перешел на деловой тон. – Мы с вами коллеги. Я оканчивал «Сеченку», так что говорите как доктор доктору. Все так плохо, как мне кажется, или есть еще шансы?
– Шансы есть всегда, но в случае с Людмилой Александровной они крайне малы. Если честно, их практически нет. Одна почка отказала полностью. Ее срочно надо подсоединять к аппарату «искусственная почка». Он у нас в городе есть, но слишком длинная очередь.
Сознание угасает последним