Детские игры
Шрифт:
— С таким командующим гарнизоном, как генерал Хапт, вам совершенно нечего опасаться, — заверил его лейтенант.
— Еще бы! Попробовал бы архиепископ неодобрительно высказаться о папе римском? — отмахнулся Кауфманн. — Нет, я уношу отсюда ноги.
Римо проводил его до аккуратного дощатого домика, окруженного белыми камнями, как все остальное на территории этой базы. Двое часовых из военной полиции, наставив на Римо «пушки» 45-го калибра, потребовали предъявить удостоверение и только потом пропустили его внутрь вслед за
— Не подходите ко мне! Один звук — и эти ребята будут здесь.
— И вы хотите бежать несмотря на такую надежную охрану?
— Ага.
— Почему?
— Потому что если они добрались до того бедняги в Оклахоме, значит, они доберутся и до меня.
— Куда же вы направитесь?
— Так я вам и сказал!
— Неужели мне так и не удастся убедить вас остаться?
— Не удастся! — Засунув в чемодан последнюю рубашку и несколько пар носков, Кауфманн надавил на крышку. Замок щелкнул. — И не пытайтесь.
— Вы нужны правительству как свидетель. Почему вы не хотите выслушать меня?
— Даю вам три секунды.
За эти три секунды Римо продемонстрировал чудеса красноречия. Он объяснил, что общество держится на гражданах, которым небезразлична справедливость. Что искоренение деструктивных элементов вроде Поластро приведет к процветанию элементов конструктивных. Наконец, он пролил свет на проблему ответственности гражданина в свободном обществе.
Не удовлетворившись этим, он вдавил упрямцу верхний позвонок в затылочную впадину, отчего Кауфманн сперва подумал, что умирает, ибо перед его меркнущим взором заплясали огоньки, а потом мысленно взмолился о смерти, так как ему показалось, что по всему его телу прошлись крупной наждачной бумагой.
Римо заботливо положил Кауфманна на кровать рядышком с чемоданом.
— Ох! — чуть слышно простонал Кауфманн, дожидаясь, когда отступит боль, чтобы зайтись в душераздирающем вопле.
— Надеюсь, теперь вы поняли, что нужны правительству для более эффективной работы, — рассудительно молвил Римо.
Кауфманн понял. И подтвердил это кивком головы. Кивок получился исключительно искренним: Кауфманн так ревностно продемонстрировал гражданскую сознательность, что лоб его ткнулся в колени, и он даже скатился с кровати на пол.
— Выражаю вам благодарность от имени правительства Соединенных Штатов и американского народа, — сказал Римо.
Сойдя вниз, он приветливо улыбнулся парню из военной полиции. Сверху раздался пронзительный крик. У Кауфманна снова действовали легкие. Ему больно, но это скоро пройдет. Чиун называл примененный Римо прием «опавшим лепестком» и утверждал, что его действие объясняется нарушением соотношения сил жизни и смерти, сосуществующих в человеческом организме. Римо пытался
Охранник рванулся на второй этаж. Снаружи двое стражей остановили Римо: ему было ведено не шевелиться, пока не будут устранены всякие сомнения, что непорядок, чем бы он ни был вызван, не имеет отношения к лицам, временно допущенным на территорию гарнизона.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что вы не сойдете с места, пока мы не разберемся, что произошло наверху, — разъяснил военный полицейский с револьвером.
В окне второго этажа появилась голова стража, охранявшего гостиную.
— Он говорит, что с ним все в порядке, — доложил страж. — И твердит, что всей душой поддерживает конструктивные элементы.
Наблюдавший за этой сценой Чиун прокомментировал увиденное кратко:
— Опавший лепесток.
Трое мальчуганов, один из которых был воооружен пластмассовой бейсбольной битой, влетели во двор и проскользнули мимо Римо.
— Хотите, сыграем, мистер Кауфманн? — крикнул один.
— Нет! — ответил со второго этажа Кауфманн. — Можете взять печенья!
— Простите, что пришлось вас задержать, — извинился военный полицейский с официальной улыбкой, в которой не было ни сожаления, ни раскаяния.
Один из мальчишек подбросил белый мячик и отбил его головой.
На опрятной улочке с подстриженными газонами пахло вкусной едой. Солнечного тепла хватало в тот день не только на расположение части, но и на обе Каролины. Римо спросил, почему Чиун назвал гарнизон смертельной ловушкой.
— На мой взгляд, вероятность выжить составляет здесь пятьдесят на пятьдесят, — сказал Римо.
— Это в процентах?
— Ну да.
— Тогда пятьдесят против девяноста.
— Принято исходить из ста процентов.
— В таком случае, единица против сотни.
— Ты уверен в этом?
— Почти.
— Тогда единица против девяноста девяти.
— Пусть так, — согласился Чиун. — Ставлю девяносто девять против одного, что Кауфманн — не жилец. Недаром инстинкт подсказывает ему, что надо улепетывать.
— Почему ты так думаешь?
— Тебе известно, как погибли те трое? Их, между прочим, тоже тщательно охраняли.
— Нет, не известно. Именно поэтому я и прикинул, что меры безопасности эффективны только наполовину.
— Предположим, у тебя есть миска риса, которая стоит на земле, и кто-то вздумал ее украсть.
— Ну и что?
— Что ты предпримешь?
— Буду стеречь миску.
— Так, хорошо. Как?
— Привяжу рядом собаку.
— А если на следующий день собаку убьют?