Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Да, не зря воспитательница бдела ночами, готовясь встретить малышей. Чистенькие, кукольно нарядные, они чинно и торжественно идут парами.
Но тут всеобщее внимание переключилось на моих воспитанников – сначала их, девочки, похоже, не узнали. Но уже через мгновение началось дикое ржанье:
– Ха-ха-ха! И эти выпялились!
С непривычки опрятные мальчики кажутся им очень забавными. Да и сами они всё ещё стесняются своего непривычного вида.
(В моём отряде было трое таких, что вообще чистую и новую вещь надевать отказывались – сначала извозят в грязи, изомнут как следует,
Но вот, наконец, наряды осмотрены. Кое-как утихомирившись, построились парами, и мы, первый отряд – строй пай-мальчиков и взрослых почти девушек, направляемся к школе. Там сцена недоумения повторяется – но менее дружелюбно.
– Смарите! Детдомовцы идут! Гы!
Своей школы, как это бывает в интернатах, у нашего детдома не было. Потому что не было полного комплекта всех классов, кроме младших. Детей присылали и посреди учебного года, точно также могли посреди года перевести человек десять во вспомогательную школу.
А ещё была колония для несовершеннолетних…
Вот по этой причине малышей после линейки повели обратно в детский дом: первый год они обучаются в своих отрядных – просто опасно было оставлять этих малышей в школе, ведь до сих пор, в дошкольном детском доме они жили «инкубаторно», в полном отрыве от всего внешнего мира. Необходим был некий период адаптации.
Кроме того, на уроках в первом классе обязательно сидела воспитательница, потому что учительницу дети на первых порах просто не признают. А что её признавать: она ведь не выдает вещи, тетрадки, книжки, никуда не водит…
Мои же идут в городскую школу и будут сидеть на уроках вместе с домашними – в одних с ними классах.
…Итак, у меня в запасе примерно шесть часов. Прямо из школы мчусь к себе домой – надо успеть приготовить обед повкуснее, праздник всё-таки. И хотя бы первого сентября самой встретить детей из школы. В час пятнадцать бегу к школе – десять шагов буквально от нашего подъезда. Мои дочки удивлены и безмерно счастливы – их тоже встречают!
А мне становится ужасно стыдно…
Идём домой, вместе обедаем, а потом быстро разбегаемся – я, стремглав вылетая из собственной квартиры, мчусь в детдом, мои дочки – на музыку. Старшая, третьеклассница, по домашнему прозвищу Баловная Старичина – на музыку, а Перчин, младшая, на рисование – в изостудию, в дом Аксакова.
Они погодки, очень дружат и переживают, что не попали в один класс.
Меня ругали: «Лишаешь детей детства!» Но я держалась твердо. Да, мои дети были загружены под завязку, но им это всё же нравилось. Никогда я с ними не сюсюкалась, не тряслась в паническом ужасе – как бы кто не обидел. Они и росли «по-взрослому» – самостоятельными и нетрусливыми.
Достаток наш, несмотря на мои постоянные подработки (техническими переводами), был всё же весьма скромным, к тому же, половина почти денег уходила на оплату всевозможных школ и секций – тенниса, фигурного катания, музыки, потом ещё изо…
Однако часто ходили в театр, покупали много книг, по воскресеньям обязательно куда-либо выезжали – в Переделкино, Абрамцево или Коломну…
Когда они стали постарше и уже ездили летом в пионерлагеря, то с четырнадцати лет одну-две смены подрабатывали – мыли посуду в столовой
Они очень рано научились понимать, что отвечать за себя человек должен сам.
Это, наверное, и было главным следствием «детдомовской эпохи».
…Потом, уже на исходе первого месяца моей детдомовской страды, мы проводили почти все выходные и праздники вместе с детдомовскими детьми. Ревность, конечно, была на первых порах, но была и гордость за «наших» – когда уже стало что-то получаться у моих питомцев…
Итак, мы съели цыпленка табака и яблочное желе. Больше для виду мои дети надулись – да, гулянья до позднего вечера по праздничной Москве, в компании совсем отбившейся от рук мамы сегодня не будет.
Я клятвенно пообещала прийти пораньше и вообще больше за полночь на работе не задерживаться…
Итак, в половине третьего я снова в детском доме. Мои детдомовские чада меня очень огорчили – вернулись из школы, как после Мамаева побоища. Беленькие рубашечки, так старательно мною отстиранные и отглаженные, теперь были пестрыми и мятыми – в пятнах бог знает чего…
Портфели сильно потощали, содержимого явно поубавилось. Ручек уже нет почти ни у кого, тетрадки разрисованы «морским боем», у девчонок – вопросники-гадалки. Едва я собралась расспросить их, что и как в школе, как они уже засыпают меня предложениями погадать, узнать скорое будущее по семи тестам…
В обед опять накрываю столы сама. Только на компоте появились помощники. Однако убирать со столов после обеда помощников, естественно, нет – ни за какие коврижки таскать грязную посуду на мойку и отмывать уделанные столы их не уговорить. А тарелок сегодня, в честь первого сентября, просто горы. Шефы от Второго Часового завода прислали целую машину вкуснятины – торты, мороженое, фрукты, лимонад…
И всё же они понемногу ко мне привыкают. Теперь это вроде цепной реакции: приручились первые десять, за ними потянулись остальные. Но по-прежнему в отрядную силком не загоняю. Однако и без принуждения там всё время кто-то из ребят толчётся.
Однако неплохо и то, что в школу отправляются дружно и в столовую приходят все вместе – отрядом.
Вот пока и все наши достижения.
И ещё какое-то время шла притирка: присматривались, обвыкали, изучали, в пространные разговоры – особенно мальчишки – не вступали, хотя и хмыкали, конфузливо фыркали, когда я вдруг задавала простой вопрос типа: «Какие сегодня отметки?»
Первого сентября на самоподготовку народу пришло столько, что понадобилось дополнительные стулья приносить из спален. Помещение для отрядной нам выделили просто крохотулечное, уж никак не на полсотни человек.
Я ликовала. Это победа! Как дети тянутся к свету, к знаниям!
Но радость моя была, увы, преждевременна – прошло всего несколько дней, и число старателей на ниве просвещения катастрофически сократилось. Однако ещё больше меня огорчал несколько проверочных диктантов и обнаружила, что: на одной странице воспитаннички делают до сорока ошибок; совершенно не отличают глагол от существительного, подлежащее от сказуемого; а на вопрос «что такое местоимение?» ответил лишь один – «это место, где имеют»…