Детский Мир
Шрифт:
Как любой работник, она явилась в общем порядке на прием к Столетову, чего ранее не делала. Вовсе не упоминая о жилье, да и ни о чем более, она попросила месячный отпуск без содержания — «семейные дела в Москве».
Глубоко откинувшись в кресло, докуривая папиросу, Столетов долго, странно смотрел на нее, будто видит впервые, потом тяжело вздохнул, гася окурок и не глядя, и без укора, а серьезно:
— Что, разбогатела, без содержания отпуск брать? — он нажал кнопку селектора. — Соедините с канцелярией… Впишите в приказ, на учебу в Москву Афанасьеву, — и едва ей улыбнувшись: —
Если бы Анастасия сразу поняла, что ей перепало, она, быть может, и повела бы себя не адекватно. А тогда она лишь сказала «спасибо», так же, как зашла, официально вышла.
За три часа до Нового года сошла с поезда в Москве, обняла мать. Эту праздничную ночь они провели вдвоем. Было скучно, мать, чуть выпив шампанского, раскисла, все вспоминала славные страницы своих предков, свою молодость, яркую жизнь вплоть до революции.
— А теперь? — плакала она.
— Успокойся, мама, — ласкала ее дочь. — У меня-то и того не было. Полуголодное, нищее детство безотцовщины, война, тюрьма, и сейчас, буквально, в высылке. Кроме тебя никого нет, и прошлое лучше не вспоминать.
— Может, сейчас разрешат прописать? Вроде власть поменялась, угомонились небось.
— Власть та же, — глубоко вздохнула дочь. — Давай спать, я устала.
А утром по опустевшей улице побежала в институт. Она не телеграфировала, но верила, если Филатов тот ученый, кем она его представляет, то он и в эту новогоднюю ночь должен был быть в лаборатории. Издали она увидела во вспотевшем окне тусклый свет, от сугробов не подойти, кинула снежок, второй, и когда показалось его усталое, удивленное лицо с папиросой во рту, она обрадовалась, словно дед Мороз с подарками пред ней.
— Выходи! — махнула она рукой.
Думала, он оденется и через выход в обход. А Максим второпях раскрыл окно, и как был в рубашке, через сугробы, снег, бросился к ней, и чего до этого не было, крепко обнял, то ли плакал, то ли смеялся, целовал.
В этот, первый день Нового года и их новой жизни, они гуляли по красочно-разукрашенной морозной Москве. Вечером праздновали в лаборатории, и она осталась ночевать. А еще через день они поехали на православное рождество к родителям Максима. Трое суток добирались до небольшого села Кривояр, что за Саратовом и за Волгой, в привольных, в лютых ветреных степях.
— Вот моя невеста, — представил он Анастасию.
Родители и младшая, еще незамужняя сестра Максима, люди тихие, простые, добрые, — со всей широтой души приняли их. За всю свою жизнь Анастасия не встречала такого внимания, уважения, ласки. А гуляли как, и все в ее честь! Она бы еще осталась гостить, да Максим не мог: — Установка ждет, — нервничал он.
В Москве лишь пару раз в неделю Афанасьева отмечалась на курсах повышения квалификации, а остальное время в лаборатории.
— Настя, ты умница, гений! — авансировал и подбадривал ее Максим. Она над этим смеялась, а он продолжал. — Настя, нам не хватает теоретической базы. Под эти расчеты надо теорию подвести. Я не могу оторваться от установки. Покопайся ты
К концу мая, как раз и к окончанию ее командировки в Москве, они подготовили обширный доклад по проводимым исследованиям, приуроченный к предстоящей международной научной конференции по физике межфазных явлений.
Анонсировалось их выступление серией совместных публикаций и доклад должен был делать Филатов, но в последний момент он пришел к выводу:
— Настя, я не смогу. От волнения еще больше начинаю кашлять, все пойдет насмарку. Загубим такое дело.
— Да ты что? А кто я такая средь светил?
— Это конференция — выступать могут и студенты. А ты артистка, красавица — кругом одни плюсы.
Ее представили просто:
— Афанасьева, НПО «Севкавгеофизика», город Грозный.
Этот доклад, не потому, что он был революционным — это был просто упорный труд, прежде всего Филатова, — решил дальнейшую судьбу Анастасии. Сразу же после выступления к ней подошел пожилой, еще крепкий, седовласый мужчина:
— Землячка? Разрешите представиться, — он назвал фамилию Богатов — ректор грозненского нефтяного института. А кем вы работаете у Столетова?
— Руководитель кружка художественной самодеятельности.
— Хм, — нахмурил густые брови ректор. — По-моему, я не давал повода для вольностей.
— Простите, но это не вольности. Я действительно работаю руководителем кружка.
— Гм, — кашлянул ректор в кулак. — Вообще-то у Столетова все возможно, — он сделал паузу, оценивающе оглядывая ее с ног до головы. — А экспериментальные данные откуда?
Без утайки Афанасьева рассказала все как есть, прежде всего и о Филатове. Поманила последнего из зала, представила.
— Ас вами заочно знаком. Знаю фамилию Филатов, — дольше обычного пожимал ректор руку Максима. — Если вам известно, мы параллельно работаем над одной темой. У вас, как и положено в изысканиях, много спорного, а в целом — молодцы! — он взял Афанасьеву и Филатова под локти на правах старшего, повел в сторону буфета, — мы должны скооперироваться, объединить наши усилия и базы, — на ходу предлагал он.
За обедом заговорили о Грозном, и вновь о Столетове.
— Если честно, и это не сплетня, — громко выдавал ректор, — и на бюро обкома обсуждал: Столетов — далекий от науки и от геологии человек. Я не знаю, как он туда попал, но то, что он всю работу, а они наши смежники, развалил — это факт, — стукнул он пальцем по столу.
Они еще не мало общались, в основном говорил ректор:
— Так неужели вы в «кружке» время теряете?
— Из-за жилья, у меня отдельная, — это она выделила, — комната в общежитии.
— М-да, — чмокнул губами ректор. — Теперь все ясно. Когда будете в Грозном? Обязательно ко мне зайдите, — и он чиркнул прямо на спичечном коробке свой телефон.
Словно в сказке, стремительно изменилась жизнь Анастасии в Грозном. Богатов принял ее ассистентом на свою кафедру и одновременно лаборантом, чтобы оклад был побольше. Предоставил не такую большую, как у Столетова, но тоже отдельную комнату в общежитии.