Детский сад

Маслюков Валентин Сергеевич

— Посмотри на этого придурка, — вместо приветствия сказал Хава и кивнул на Маврина. А тот лишь жалко улыбнулся, мелькнуло на лице что-то виноватое, просительное.

Хава вынул изо рта сигарету и смачно сплюнул. Он сидел на ящике из-под макарон на том самом месте, где была нарисована большая фига, напоминающая человеческое ли цо, и написано: «Сухой — дурак».

Сакович посмотрел на «этого придурка», на Маврина, а потом сказал со значением:

— Я сейчас в садике был.

— И что?

— Ничего… Как не было.

— Ну?! —

Хава повернулся к Диме. — А я тебе говорил?! Сторож продрыхнет, даже в милицию звонить не станет. Сам же все устроил — побоится. Приберет там чего, да и все.

Все же Хава был настроен мрачно, морщился от головной боли и сигарету бросил, не докурив. Положил на ладонь и ловко, одним щелчком, запустил мимо Саковича в открытую дверь.

Маврин захныкал:

— А это? Это что?

На проходе в сарае стоял открытый ящик с маслом. За ночь желтая масса осела, плотно навалилась на картонные стенки. Немыслимое, вызывающее тошноту количество жира.

Еще на полках большая, килограмма на три коробка конфет и тут же конфеты навалом.

Еще в кузове игрушечного деревянного автомобиля медицинские шприцы, термометры, клизмы, пинцеты, стетоскоп.

Еще какие-то бланки, печать, ключи, настольный календарь вместе с громоздкой пластмассовой подставкой.

Еще мягкий резиновый попугай кверху лапами.

— Зачем брать надо было? Куда это все? Куда? — причитал Маврин. Он, кажется, готов был расплакаться.

— Козел ты, — процедил Хава, вертя в руках новую сигарету. — Выбросить! Знаешь, сколько масло стоит? Лучше Натке отнесем. Пусть сама выбросит, если продать не сможет.

Закурил, сгорбившись над сигаретой. Он выработал привычку прятать огонек спички в ладони, чтобы ночью, в темноте не увидел кто, и делал так даже днем, без прямой надобности. Затянулся и дохнул дымом, норовя Маврину в лицо, но не достал.

— Почему я не ушел вместо Яшки? — ныл тот. — Пошел и — привет! Сидел бы сейчас спокойно на работе… Валентина Николаевна сегодня дрель обещала мне выписать… Вечером бы к Светке пошел мириться.

— Мириться, — усмехнулся Хава презрительно и тяжело. — Кто тебя держит, сынок? Иди хоть сейчас — в милицию мириться. Зачем брали, зачем брали, — и закричал вдруг, поднялся на Мавра, глаза сразу бешеные. — Кто садик хотел почистить?

— Я? — приподнялся Дима.

— А то я! Мое дело предложить. А ты кивнул! Думаешь, больше тебя надо было?

— Я кивнул? — с выражением ужаса на лице. — Я против был!

— Против! — рявкнул Хава так, что Маврин отшатнулся. — Из-за кого, думаешь, я сторожа бил? Тебя же, гада, выручать!

— Меня? — слов не хватило, он уставился на приятеля в подавленном изумлении.

— Ты же начал! Ты же первый пошел по садику!

— Я пошел… Я ушел… Я просто так!

— Просто так, — хмыкнул Хава. Он почти успокоился. А Маврин возразить не нашелся, замолк, совершенно уничтоженный.

И тогда Сергей, который стоял у входа, участия в перебранке не принимая,

сказал:

— Я что, собственно… Утром отца в милицию забрали.

— Ну?

— Что — ну?!

— Так что? Мой отец в милиции как родной, они без него просто скучают, не могут долго. Подумаешь — отца забрали! Если бы засыпались, так не отца бы, тебя самого замели! А что отца, так это даже хорошо.

— Думаешь?

— Конечно, — обнадежил Хава.

— А это? — Сергей пристроил на колене портфель и достал оттуда смятый, потерявший всякую форму пиджак.

Тут вот кровь, Хава, понимаешь. Старика-то…

— А ты не помнишь, как было?

— Нет.

— Мавра руку порезал. Ну, шкаф стеклянный, — кивнул на шприцы и термометры.

— Правда? — Сакович почувствовал, как против воли расползается по лицу дурацкая улыбка. Он сознавал, что все это обман и словоблудие, но овладеть собой, сдержать ухмылку не мог.

— Может, обойдется? — робко подал голос Маврин.

Хава фыркнул:

— Да вы что, пацаны? Старик алкоголик, много ли ему надо? Проспится, домой пойдет. Ой, да сколько раз было… Мало ли.

— Было? — Маврин нервно хихикнул. — Что, было и — ничего?

— Ну, видишь, перед тобой сижу. Зажило как на собаке.

— Вот он, порез, — Маврин протянул руку и все увидели на запястье и на ладони свежий, едва подсохший шрам. Маврин снова хихикнул: — Кровище!

Сакович пожал плечами и не очень уверенно предложил:

— Может, отец наехал на кого? Может, из-за машины?

— Что, машина есть? — заинтересовался Хава.

Сакович только кивнул, а Маврин выскочил на проход, замахал руками, закричал в возбуждении:

— Вот! Конечно, наехал! Это теперь быстро — сегодня наехал — завтра забрали!

Отстранившись от скачущего Маврина, — в узком проходе они едва могли разминуться, — Хава заметил:

— Человека задавить — не шутка!

Под этим напором Сергей дрогнул, заговорил, самого себя убеждая:

— Отец сейчас вот с такими глазами ездит, — изобразил что-то дикое, ошарашенное, — ничего не разбирает. Как он вообще всех не передавил, не знаю. Кандидатскую третий раз завернули, с мачехой грызутся, должность в отделе срывается — там какая-то возня, все возня, не поймешь — анонимки, комиссии. Он уже дороги не разбирает: то по тормозам на ровном месте, то прет по ухабам — всех к чертовой бабушке передавит!

— Загремит только так! — возликовал Хава и, испытывая потребность в действии, навалился на приставленные к стене доски, с воплем повалил их в сторону входа. Сакович отскочил, доски загрохотали, вываливаясь концами за порог, цепляясь за полки, подпрыгивая и сталкиваясь.

Яшка, наверное, и сам бы не сумел объяснить, отчего ему с утра так свободно и легко. Яшка сидел верхом на самодельном мопеде и глазел на окна школы. Малыши, четвертый, может, или пятый класс, низко склонившись, корпели над тетрадями.