Детство Чика
Шрифт:
И отец, и мать, оба работали в обезьяньем питомнике. Чик заметил, что самые интеллигентные люди города занимались обезьянами. Чик слышал, что люди произошли от обезьян, и от этого испытывал легкую обиду за человечество. Но почему самые интеллигентные люди города возятся с обезьянами? Может, они хотят вывести из обезьян новую, более удачную породу людей? Кто его знает.
Войдя в столовую, Чик так и ахнул. Обедать собирались всего четыре человека, а Чику показалось, что на столе с полтысячи тарелок. Борщ почему-то был не в кастрюле, а в какой-то белой вазе. Вилки, ножи и ложки не просто лежали на скатерти, а были разложены
Когда все уселись за стол, Чик старался исподтишка следить за тем, что будут делать другие, чтобы делать так самому. Он сразу же углядел в хлебнице аппетитную горбушку, но сдержал себя, не зная, в каком порядке в интеллигентных домах берут хлеб из хлебницы.
Вдруг все схватились за куски материи, лежавшие на столе, и, с треском раздергивая их, стали укладывать на коленях. Оказалось, что это салфетки! Чик видел в кино, как люди затыкают их за ворот рубахи, словно в парикмахерской, но он никак не мог представить, что взрослые вроде детей раскладывают салфетки на коленях.
Чик разодрал хрустящую, сопротивляющуюся салфетку и положил ее на свои голые колени. Он был в коротких штанах. И сразу же от этой салфетки у него ноги зачесались. Но чесаться было стыдно, и Чик терпел и, главное, боялся, что эта белоснежная тугая салфетка свалится на пол и от этого произойдет скандал. Проще было бы положить кусок фанеры на колени и обедать. Боясь, что салфетка свалится, Чик старался не шевелить ногами. Оказывается, когда стараешься не шевелить ногами, ужасно хочется ими пошевелить.
Ноги у него быстро одеревенели оттого, что хотелось ими пошевелить. Чик несколько завозился с салфеткой, то и дело уточняя симметричность расположения ее на коленях, и упустил очередность, с которой в интеллигентных домах берут хлеб из хлебницы.
Все получилось в один миг. Когда он поднял глаза, каждый взял себе кусок хлеба, а Славик, конечно, цапнул облюбованную Чиком горбушку. Чик потянулся за хлебом, стараясь не побеспокоить салфетку, как капризную кошку, готовую в любой момент спрыгнуть на пол.
Потом служанка стала разливать борщ по тарелкам, а сидевший рядом с вазой профессор передавал их дальше. Так как Чик сидел последним, он получил первую тарелку. Этот обычай передавать друг другу тарелки Чику понравился. Ничего не скажешь – хороший обычай. Чик был не такой дурак, чтобы, получив тарелку, сразу же наброситься на борщ. Он выждал, когда все получили свои тарелки, дождался, чтобы все взялись за ложки, и принялся есть.
Но при этом он ни на мгновенье не забывал о проклятой салфетке. Мало того, что ноги у него одеревенели и он все еще боялся ими шевельнуть, он к тому же сидел на цыпочках для полной горизонтальности салфетки на коленях.
Колени его все еще чесались в тех местах, где салфетка прикасалась к ним, словно салфетка была блохастой, хотя умом Чик понимал, что такая салфетка никак не может быть блохастой. Потом стало еще хуже. Ноги стали чесаться и в тех местах, где салфетка не притрагивалась к ним, как если бы блохи перепрыгивали с одного места на другое. Чик уже не знал, что
Тем не менее с первым он неплохо справился и успел заметить, что хлеб из хлебницы, во всяком случае, со второго захода, берут не по старшинству, а кто как захочет. И теперь он с некоторым сожалением сообразил, что не было бы большой ошибки, если бы он ту горбушку сразу же потянул к себе.
В том же порядке раздали и второе: золотисто поджаренную картошку с сочными котлетами. Потом каждый взял себе в отдельную тарелку салат из помидоров, огурцов и всякой зелени. Все приступили ко второму. И тут, оказывается, Чик совершил крупную ошибку.
– Чик, запомни, пожалуйста, – сказала мама Славика, – вилку надо всегда держать в левой руке.
Чик был поражен как громом. Салфетка упала на пол. Чик от смущения сначала наступил на нее, словно боясь, что она двинется куда-нибудь дальше, а потом поднял ее и опять положил на колени. Делая все это, он отчасти выигрывал время, чтобы оправдать свою ошибку.
– А я левша, – неожиданно для себя сказал Чик, – у меня правая рука вместо левой, а левая рука вместо правой.
– Ты левша?! – глупо удивился Славик. – Вот уж не замечал!
Мог бы промолчать этот Славик. Чик же не говорит его родителям, что они тут разводят китайские церемонии, а их сын, когда они на работе, в носках бегает по двору и даже в футбол иногда играет в носках. А может быть, Славик любит бегать по двору в носках, потому что ему надоедают эти церемонии?
– Да, левша, – подтвердил Чик, – но я никому об этом не говорю и стараюсь жить, как правша. Я уже так натренировал свои ноги, что мне все равно, где правая, где левая… А руки еще не дотренировал…
Чик в самом деле во время игры в футбол одинаково бил что правой, что левой ногой, но получилось это как-то само собой, без всякой тренировки. Вообще-то Чик несколько навязчиво преувеличивал значение того, что обе его ноги бьют по мячу с одинаковой силой.
– Левше тем более удобней вилку держать левой рукой, – сказала мама Славика, – так что запомни, Чик.
Чик взял вилку в левую руку и почувствовал адское неудобство есть левой рукой. Особенно когда приходится думать о салфетке, которая лежит на коленях. Когда за долгие годы твоей одиннадцатилетней жизни все, что попадало в рот, попадало при помощи правой руки, оказывается, невероятно неудобно переходить на левую руку. Кажется, легче было бы зажать вилку пальцами ноги и есть. Тем более там ему было все равно, что правая, что левая нога.
Профессор, видно, все это понял и решил помочь Чику.
– Сделаем для левши исключение, – сказал он и подмигнул Чику. – Можешь есть правой рукой.
Чик сразу понял, до чего этот человек добрый и скрытно веселый. Не успел он досказать свои слова, как вилка сама перелетела с левой руки Чика в правую. Чику сразу стало легко, легко, и даже ноги под салфеткой вдруг перестали чесаться.
Вообще Чик терпеть не мог всякие там китайские церемонии. Он считал, что за едой нельзя сморкаться, чавкать, рыгать. Почему? Потому что другому это может быть противно и от этого у него может испортиться аппетит. Но почему у другого человека испортится аппетит, если ты вилку держишь в правой руке? Глупо, глупо! Но Чик на этом не останавливался, он шел дальше. Он даже считал, что за едой можно и чихнуть, но при одном условии – что твой чих строго направлен в твою собственную тарелку, а не в чужую.