Детство Чика
Шрифт:
– Когда-нибудь! – щедро сказал богач. Чику показались такие условия очень выгодными.
– Хорошо, кидай! – сказал Чик.
Монета, вращаясь, полетела вверх.
– Орел! – сказал Чик.
Монета в самом деле упала на «орла», но потом, словно раздумывая, не добить ли Чика, лениво отскочила и перевалилась на «решку». Не везет, так не везет!
– Пока, Чик, – сказал богатый везунок, поднял монету, поцеловал ее и бросил в верхний карман. Подтолкнув ногой педаль, поехал. – С тебя рубчик, не забывай!
Когда Чик пришел домой, обед был готов. Мама сделала мамалыгу, сварила курицу,
Чик никак не мог понять, каким образом он держится у нее на лбу. Ведь она при этом не пользовалась никаким клеем. Конец огурца с хвостиком как-то сам всасывался ей в лоб. Чик как-то попробовал приклеить его к своему лбу, но, как только он шевельнул головой, кругляшок огурца с хвостиком слетел на пол. Чик решил, что он всасывается в лоб, когда человек нервничает, а так не всасывается. Пожалуй, после белой курицы он бы всосался ему в лоб. Но, конечно, было бы совершенно глупо, если бы он в таком виде пошел в школу.
Обед был славный. Чик отрывал пальцами куски горячей мамалыги, макал их в густую ореховую подливу и отправлял в рот вместе с мясом белой курицы. Мясо белой курицы казалось особенно вкусным, и Чик хищно разгрызал косточки и высасывал из них нежный костный мозг. Чику казалось, что с исчезновением белой курицы за обедом сама собой улетучится и история о ней. Это придавало ему дополнительный аппетит: ну ищите, ищите белую курицу, где она? Нет курицы – не о чем говорить. Мама молодец, она ничего не сказала брату и сестре о том, что он отказался резать белую курицу. А то бы брат долго смеялся над ним.
Чик налегал и на салат. Вернее, на огурцы. Помидоры он терпеть не мог. Но огурцы любил. Тем более, думал Чик, раз огуречный сок через лоб успокаивает маму, то, скорее всего, он, и Чика будет успокаивать через желудок.
После обеда Чик, предупредив маму, что идет на море, воровато, стараясь не привлекать внимания, вышел во двор и, незамеченный, выскочил на улицу. Он был сердит на свою дворовую команду, потому что кто-нибудь из них, наверное, и рассказал в школе о белой курице, хотя это могли сделать и ребята из соседнего двора. Во всяком случае, сейчас Чик ни с кем не хотел иметь дела.
Чик любил море. Ничего в мире он так не любил, как море. Все больше и больше волнуясь, он приближался к нему. Белая курица его теперь совсем не беспокоила. Возможно, это огурцы уже действовали на его нервы. Он много огуречных пятачков съел за обедом. А может, и близость моря его успокаивала. Вернее, и то, и другое, подумал Чик. Он нарочно, для проверки себя, вспоминал о белой курице и почти ничего не чувствовал. «Ну и что? Ну и что?» – говорил он сам себе, гордясь своим бесчувствием.
Уже на Портовой улице вдруг рядом с ним остановился грузовик, и оттуда выглянул его троюродный брат Сафар. У него был орлиный нос и горящие глаза. Это был, честно говоря, довольно вздорный человек с невероятно развитым чувством фамильной гордости. Казалось, на своей полуторке он преследует
– Чик, поди сюда! – крикнул он, выглядывая в окошко.
Чик подошел.
– Что это у вас там за история приключилась? – раздраженно спросил Сафар.
Чику и в голову не пришла белая курица. Он думал, Сафар имеет в виду, что тетушка несколько дней назад выставила из дому Баграта за то, что тот продолжает якшаться с уголовниками. Баграт был Сафару двоюродным братом. Сафар мог увидеть оскорбление чести рода и в том, что Баграт продолжает якшаться с уголовниками, и, наоборот, в том, что его выставили из дома. До того вздорным был Сафар.
– Какая история? – спросил Чик.
– Чик, только не притворяйся! – вспылил Сафар. – Говорят, ты сегодня погнался за белой курицей, забыв обо всем на свете, и тебя чуть не раздавила машина. Ты в своего сумасшедшего дядюшку пошел, что ли? Что тебе сделала эта белая курица, что ты гонял ее по всему городу и чуть не попал под машину? Откуда у тебя привычки сумасшедшего дядюшки? Раньше вроде не было.
Чик объяснился, как мог. Он поклялся мамой и папой, что белая курица со двора не выходила, да и не могла выйти, потому что ноги у нее были связаны. А под машину он в самом деле чуть не угодил, потому что сильно задумался на улице.
– О белой курице? – раздраженно угадал Сафар.
– Да, – признался Чик, не в силах больше сопротивляться. Черт бы ее побрал! Чуть дело коснется белой курицы – все делаются угадчивыми. Даже вздорный Сафар.
– Вот видишь, – успокаиваясь, заметил Сафар, – ты идешь по стопам сумасшедшего дяди.
Сафар, как всегда, все напутал. Сумасшедший дядюшка Чика гонялся за кошками и собаками, если они заскакивали в дом. А за курами никогда не гонялся. Мимо кур и даже индюков он проходил как совершенно нормальный человек.
– Зачем тебе надо было думать о белой курице, – продолжал Сафар, – лучше бы ты думал о чести рода или об уроках. Но главное не это. Мне говорили, что шофер тебя матюгнул. Это правда?
– Правда, – сказал Чик.
Глаза у Сафара зажглись как фары. Сафар достал откуда-то клочок бумаги, химический карандаш и облизнул его, чтобы тот лучше писал.
– Номер машины? – резко спросил он.
– Какой машины? – спросил Чик.
– Типичный племянник типичного сумасшедшего дяди, – брезгливо проговорил Сафар. – Разумеется, не моей машины. Машины того шофера, который тебя матюгал.
– Я не помню, – признался Чик, – я даже не посмотрел.
– Как, этот негодяй матом выругал тебя! Ну, конечно, ты его избить не мог. Хотя я и в твоем возрасте его избил бы. Но запомнить номер его машины – мог?
– Я не догадался, – сказал Чик.
Вообще Чик считал все эти разговоры о чести рода полной липой. Подумаешь, герцог на полуторке! Да Чик и настоящим герцогам из книг не верил, что они начинают дрыгать ногами, когда дело касается их рода. Форсят, и больше ничего!
– У тебя нет гордости за свой род, – продолжал Сафар, – а у нас старинный крестьянский род. Мы чистокровные крестьяне! Спроси у мамы! Чистокровные! Никогда не были в прислужниках князей!