Детство Иисуса

Кутзее Джон Максвелл

– Нет, – говорит он. – Я тоже не ем крыс. Мне куда больше нравятся твои печенья.

В конце рабочего дня Эухенио возвращается к тому же разговору.

– Я тревожился, не обидели ли мы тебя, – говорит он. – Поверь, никакой враждебности. Мы все к тебе исключительно с благой волей.

– Я совсем не обижен, – отвечает он. – У нас всего лишь философское разногласие, не более.

– Философское разногласие, – соглашается Эухенио. – Ты живешь ведь в Восточных кварталах, верно? Я тебя провожу до автобусной остановки. – И вот, чтобы поддержать

легенду о том, что он живет в Кварталах, ему приходится прогуляться с Эухенио до автобусной остановки.

– Меня заботит один вопрос, – говорит он Эухенио, пока они ждут номер 6. – Совершенно не философский. Как ты и другие проводите свободное время? Я знаю, многие увлекаются футболом, а по вечерам? У вас, кажется, нет жен и детей. А подруги есть? Ходите ли вы по клубам? Альваро говорит, что есть такие клубы, куда можно пойти.

Эухенио заливается краской.

– Я ничего о клубах не знаю. Я в основном хожу в Институт.

– Расскажи. Его при мне упоминали, но я понятия не имею, что там происходит.

– В Институте проходят занятия. Лекции, фильмы, дискуссионные группы. Тебе туда нужно. Тебе понравится. Это не только для молодежи, есть и взрослые люди, и это бесплатно. Знаешь, как туда попасть?

– Нет.

– Это на Новой улице, рядом с большим перекрестком. Высокое белое здание со стеклянными дверями. Ты, небось, много раз проходил мимо и не знал. Заглядывай завтра вечером. Можешь вступить в нашу группу.

– Хорошо.

Как выясняется, курс, на который записан Эухенио вместе с тремя другими грузчиками, – по философии. Он садится в задний ряд, отдельно от товарищей, чтобы незаметно уйти, если станет скучно.

Появляется учитель, все умолкают. Это женщина средних лет, одетая, на его вкус, довольно неинтересно, седые волосы коротко стрижены.

– Добрый вечер, – говорит она. – Вернемся к тому, на чем закончили на прошлой неделе, и продолжим изучать стол – стол и его ближайшего родственника – стул. Как вы помните, мы обсуждали различные виды столов, существующие на свете, и различные виды стульев. Мы задавались вопросом, каково единство, стоящее за этим разнообразием, что делает все столы столами, а все стулья – стульями.

Он тихо встает и выходит.

Коридор пуст, если не считать фигуры в длинном белом балахоне, торопящейся ему навстречу. Фигура приближается, и он узнает, что это не кто-нибудь – Ана из Центра.

– Ана! – окликает он ее.

– Здравствуйте, – отвечает Ана, – простите, не могу задерживаться, опаздываю. – Но все же останавливается. – Я вас знаю, верно? Забыла ваше имя.

– Симон. Мы познакомились в Центре. Со мной был маленький мальчик. Вы любезно предоставили нам укрытие в нашу первую ночь в Новилле.

– Ну конечно! Как поживает ваш сын?

Белый балахон оказывается белым банным халатом; она босая. Странное облачение. Тут, в Институте, есть бассейн?

Она замечает его странный взгляд и смеется.

– Я работаю моделью, – говорит она. – Два вечера в неделю. Натурному классу.

– Натурному

классу?

– Это класс рисования. С живой натуры. Я в этом классе – модель. – Она потягивается и словно бы зевает. Пола халата у горла распахивается, он улавливает проблеск груди, которая так ему понравилась. – Приходите тоже. Если желаете изучать человеческое тело, лучше способа не придумаешь. – И добавляет, еще до того, как он успевает преодолеть растерянность: – До свиданья. Я опаздываю. Передавайте привет сыну.

Он бредет по пустому коридору. Институт больше, чем кажется снаружи. Из-за закрытой двери доносится музыка: под аккомпанемент арфы скорбно поет женщина. Он останавливается у доски объявлений. Институт предлагает длинный список разных курсов. Архитектурное рисование. Бухгалтерское дело. Математический анализ. Множество курсов по испанскому: испанский для начинающих (двенадцать блоков), средний уровень испанского (пять блоков), уровень испанского повышенной сложности, сочинение на испанском, устная испанская речь. Надо было прийти сюда, а не мучиться с языком в одиночку. Испанской литературы не наблюдается. Но, может, она есть в испанском повышенной сложности.

Никаких других языковых курсов. Ни португальского. Ни каталанского. Ни галисийского. Ни баскского.

Ни эсперанто. Ни волапюка.

Он ищет рисование с натуры. Вот оно: рисование с натуры, с понедельника по пятницу, с 7 до 9 вечера, суббота с 2 до 4 вечера, запись на каждый блок – 12 чел., блок 1 – заполнен, блок 2 – заполнен, блок 3 – заполнен. Явно востребованный курс.

Каллиграфия. Ткачество. Лозоплетение. Искусство букета. Гончарное дело. Кукольное дело.

Философия. Основы философии. Философия: избранные темы. Философия труда. Философия повседневной жизни.

Звонок с урока. Студенты появляются в коридоре, сначала струйкой, затем шквалом, не только молодежь, но и люди его возраста и старше, в точности как говорил Эухенио. Неудивительно, что с сумерками город превращается в морг! Они все здесь, в Институте, занимаются саморазвитием. Все стремятся стать лучше – как граждане, как люди. Все, кроме него.

Голос зовет его. Это Эухенио, машет ему среди людского потока.

– Иди сюда! Мы собираемся пойти поесть! Давай с нами!

Он спускается за Эухенио по лестнице в ярко освещенный кафетерий. Там уже длинная очередь ждущих обслуживания. Он берет поднос и приборы.

– Сегодня среда, значит, макароны, – говорит Эухенио. – Ты любишь макароны?

– Да.

Подходит их очередь. Он протягивает тарелку, и рука за стойкой плюхает на нее здоровенную порцию спагетти. Вторая рука добавляет томатного соуса сверху.

– Возьми рогалик, – говорит Эухенио. – Если захочешь дозаправиться.

– Где оплачивать?

– Нигде. Это бесплатно.

– Как прошло занятие? – спрашивает он. – Вы разобрались, что такое стул?

Он задумывает этот вопрос как шутку, но молодой человек смотрит на него непонимающе.