Детство Левы
Шрифт:
— То есть как? — обиделся я. — У меня например очень даже растёт мастерство.
— Это тебе кажется, — снисходительно улыбнулся Сурен, — нам всем так кажется. Мы же играем на пятачке. У нас сплошная обводка. Мы топчемся на месте, как дрессированные слоны. А в футболе нужно бегать! Нужно совершать рывки… Нужно выходить на свободную позицию. Нужно делать диагональные и поперечные пасы. Представь себе, что ты рывком освободился от опекуна и вышел на свободную позицию. Каковы твои действия?
— Каковы мои действия?
— Ты подал мне знак! — торжествующе поднял палец Сурен,
— Что дальше ты видишь?
— Что мяч улетел в огород! — Сурен заходил от волнения вокруг меня нервными шагами. — Так продолжаться не может… Лёва, мы должны найти какой-то выход.
… Никаких огородов в нашем дворе конечно никогда не бывало. Да и быть не могло. Поскольку огороды — вещь, как известно, частная. Или личная. А земля во дворе не личная, а общественная. Или государственная.
Однако палисадники у нас бывали. Кусты. Ну в крайнем случае какие-то подозрительные грядки, на которых наши старушки умудрялись высаживать петрушку или укроп. Вот их-то и имел в виду Сурен, когда произносил своё обвинительное заключение в адрес нашего мастерства, которое совершенно не росло и не думало расти. В отличие от петрушки и укропа.
Самым же страшным для футбола было то ужасное мгновение, когда мяч залетал под окна жёлтого дома с библиотекой. И приходилось к нему (мячу) пробираться. Что тут творилось! Что тут начиналось! Со страшным и ужасным стуком распахивались окна. Доносились ужасные проклятия. Даже безнадёжно больных и парализованных подвозили в эти мгновения к окнам, чтобы они могли совершить свой законный плевок в нашу сторону. Потрясая палками, авоськами и пенсионными удостоверениями на нас выходила целая армада старушек. Наконец, в жаркую погоду на нашу площадку начинали выливать воду целыми ведрами. Вроде бы мы гоняем пыль. Надо мол эту пыль прибить. А то мол дышать нечем.
Из-за воды перемешанной с пылью мяч становился облепленным грязью за десять секунд — и играть им было ужасно неприятно. Перемазанные и обозлённые мы прекращали игру, садясь возле асфальта на бордюрчик, выломанный во многих местах. И ждали пока мяч обсохнет. Ждать приходилось долго.
— Ну что мне им, стекла бить, что ли? — тоскливо говорил Колупаев.
— Должен быть какой-то выход! — горячо восклицал Сурен.
…Фамилия у Сурена была футбольная — Иштоян. В родном Ереване у Сурена остались бабушка, дедушка, куча двоюродных братьев и сестёр, а также друзья детства. Сурен регулярно уезжал к ним на каникулы. И болел поэтому за «Арарат».
Это было золотое время армянского футбола — начало 70-х годов. «Арарат» выигрывал, ну буквально у всех. О «Нефтчи» в то время даже и говорить не приходилось — они плелись в хвосте, в то время как «Арарат» был на самой что ни на есть вершине. И оттуда гордо посматривал на остальных.
Нападающий Левон Иштоян был гордостью армянского народа.
— Он тебе кто, родственник? — хмуро спрашивал Колупаев.
— Родственник! — гордо отвечал Сурен. — У отца спроси!
— Родственник не родственник, всё равно ты уже в Москве живёшь! — угрюмо
— Я за «Арарат» болею, — тихо вздыхал Сурен. — Ничего не могу с собой поделать.
— А ты попробуй! — ввязывался Хромой. — Ты однажды включи телик, сосредоточься, а потом повторяй по себя: «Спартак», «Спартак», «Спартак»!..
— Но «Арарат» ведь всё равно выиграет! — горячо восклицал Сурен.
Наступала хмурая пауза. Все знали, что Колупаев во время хмурой паузы борется с собой. Ему очень хочется дать Сурену пинка. Но он борется с собой. Он признаёт его право болеть за свою команду.
— Ладно, болей, раз хочется! — говорил Колупаев, вздыхая. — Только ты со мной об этом не разговаривай. Вот с ним разговаривай, — и он кивал в мою сторону.
Вдохновлённый его рекомендацией, Сурен часто и много разговаривал со мной о футболе.
— Бразилия — это нападение, — говорил он, наставительно подняв палец. — Италия — это защита. Германия… — это быстрый переход от защиты к нападению. СССР — хорошая физическая подготовка. Особенно у украинских футболистов. Но это не главное. Главное — техника. Бразилия — это фантастическая техника. Италия — это уверенная техника и грамотная тактика. Германия — это техника, игровая дисциплина и воля к победе. СССР — это упорство.
— Вот смотри, — Сурен для наглядности ставил мяч передо мной на землю и делал замедленные шаманские движения, смысла которых я частенько не понимал. — Вот Жаирзиньо. Коронный финт — раз-раз… И защитник за спиной! Понял?
— Не понял, — говорил я искренне, хотя мне не хотелось огорчать Сурена.
— Ладно, потом поймёшь. Пеле. Фантастический приём мяча на грудь. Ты видел Пеле?
— Видел, — неуверенно говорил я.
— А ты знаешь, сколько раз Пеле может делать вот так? — Сурен довольно ловко начинал чеканить мяч, легонько подкручивая его стопой и подбрасывая коленкой попеременно.
После десятого раза мяч обычно падал.
— Ну сколько?
— Ну сто… — неуверенно отвечал я.
— Двести! Триста! Четыреста! Тысяча раз!
Сурен замолкал, затаив дыхание и, глядя на меня блестящими карими глазами, расширенными от священного ужаса. Его вера в эту цифру была так велика, что он долго не мог говорить и крутил в воздухе руками.
— Ты понимаешь? — спрашивал он меня. — Что это значит? Пеле придаёт мячу такие вращательные движения, что мяч словно прилипает к его ногам! Это король футбола… Это король королей!
После непродолжительной паузы Сурен снова переходил к нам.
— Лёва! — говорил он убедительным голосом. — Ты должен часами работать, повышая своё мастерство! Понимаешь? Часами! Иначе всё напрасно!
— Сурен, — просил я его. — Давай поиграем.
— Давай, — соглашался он неохотно.
Играл Сурен плохо. Вернее, хорошо, но мало.
В детстве мама перекормила Сурена какими-то витаминами. Теперь по суреновской комплекции ему больше подходила тяжёлая атлетика. Но он страстно любил футбол и верил, что тренировки сделают своё дело и он ещё станет защитником.