ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ
Шрифт:
— Ты думаешь, он бы в самом деле рассердился?
— Уверена, что он больше не переступил бы наш порог и запретил бы Розе у меня бывать.
Отец грустно покачал головой, потом вдруг сердито закричал:
— Вот! Вот она, нетерпимость этих фанатиков! Разве я мешаю ему бывать каждое воскресенье в церкви и есть своего бога [11]? Разве я запрещаю тебе ходить к сестре оттого, что она замужем за человеком, который верит, будто создатель Вселенной нисходит по воскресеньям с небес и превращается в сто тысяч стаканчиков с вином? Ладно же, я докажу ему, что у меня широкие взгляды. Я посрамлю его своим свободомыслием. Нет, я не стану
Но у моего отца не была ни бороды, ни охоты смеяться. Однако свое слово он сдержал, и дружбу его с Жюлем не омрачало даже срывавшееся сгоряча у кого-нибудь из них замечание, которое, правда, бдительные жены тотчас старались замять: они чему-то вдруг начинали громко удивляться или заливались пронзительным смехом, причину же своего странно го поведения придумывали после.
Итак, дядя Жюль был приглашен на выставку нашей дачной мебели, чтобы восхищаться, а старьевщик — чтобы дать свое заключение. Так они и поступили; дядя восторгался, старьевщик высказался как знаток: похвалил шипы, одобрил пазы и нашел клей превосходным. И так как все в целом решительно ни на что не было похоже, то эксперт объявил, будто мебель наша в стиле «провансальской деревни», а дядя Жюль с глубокомысленным видом это подтвердил.
Мама была очарована красотой обновленных вещей и, как и предсказал отец, не могла отвести от них глаз. Особенно любовалась она круглым столиком-одноножкой, который я от избытка усердия покрыл тремя слоями лака «под красное дерево» Одноножка и вправду блистал красотой, но смотреть на него было приятнее, чем его трогать; стоило положить на него ладони, и уже невозможно было с ним расстаться, вы могли унести его с собою куда угодно. Кажется, все заметили это неудобство, но никто и виду не подал, чтобы не испортить нам праздник.
Впрочем, позднее я имел удовольствие убедиться в том, что небольшой изъян иной раз становится большим достоинством мой одноножка, который поставили как ценную вещь на самое видное и светлое место, уловил такое множество мух, что обеспечил покой и чистоту в нашей дачной столовой — во всяком случае на первое лето.
Перед уходом благородный эксперт открыл принесенный с собою старый чемодан. Он вынул великанскую курительную трубку, сделанную из древесного корневища, головка ее была величиной с мою голову, и преподнес эту трубку моему отцу «как достопримечательность». А моей матери он подарил ожерелье из раковин, принадлежавшее самой королеве Ронавалло [16], затем, извинившись перед дядей Жюлем, что не предвидел встречу с ним на выставке, и добавив, что «от ожидания мсье ничего не потеряет», старьевщик отвесил церемонный поклон и величественно удалился.
Первая половина июля была необыкновенно длинная.
Наша мебель томилась ожиданием в коридоре, а мы — в школе, где почти ничего не делали.
Учителя читали нам сказки Андерсена и Альфонса Доде, потом мы шли во двор и играли там без всякого удовольствия; медленное, но верное приближение долгих летних каникул,
Я непрестанно повторял про себя магические слова: «вилла», «сосновый бор», «холмогорье», «цикады»… Наверно, цикады водились и среди школьных платанов, но я никогда не видел цикад вблизи, а отец обещал мне уйму их, и притом на холмах их чуть ли не рукой достать можно.
Однажды под вечер дядя Жюль и тетя Роза пришли к нам обедать. Это был обед-совещание: обсуждалась подготовка к предстоящему завтра переезду.
Дядя Жюль, считавший себя великим организатором, объявил, что из-за плохой погоды невозможно было достать фургон, да и обошлось бы это в целое состояние — наверно, в двадцать франков. Поэтому он нанял небольшую ломовую подводу, которая отвезет дядюшкину мебель и его самого с женой и сыном за семь франков пятьдесят сантимов.
А для нашей семьи дядя Жюль нашел крестьянина, зовут его Франсуа, и его ферма стоит в нескольких сотнях метров от «виллы». Франсуа ездит два раза в неделю в Марсель, продает на рынке свои фрукты. Возвращаясь домой, он захватит нашу мебель, каковую и доставит на «виллу» за сходную цену — за четыре франка.
Отец остался чрезвычайно доволен этой сделкой, но Поль спросил:
— А мы? Мы тоже поедем на тележке?
— А вы, — ответил Великий Организатор, — поедете трамваем до Барасса и оттуда догоните вашего возчика pedibus cum jambus [17]. Для твоей мамы найдется местечко на тележке, а трое мужчин пойдут за ней следом вместе с возчиком.
Трое мужчин с радостью согласились, и беседа, затянувшаяся до одиннадцати часов вечера, стала захватывающе интересной, ибо дядя Жюль завел речь об охоте, а отец — о насекомых, так что я всю ночь напролет, пока не проснулся, бил из охотничьего ружья сороконожек, кузнечиков и скорпионов.
На другое утро мы были в восемь часов уже готовы и одеты по-летнему: в штанишки из сурового полотна и белые рубашки с короткими рукавами и синими галстучками.
Все это мама сшила своими руками; легкие картузы с большими козырьками и холщовые туфли на веревочной подошве купили нам в универсальном магазине.
Отец нарядился в куртку с хлястиком и двумя большими накладными карманами и в темно-синий картуз; а маму удивительно молодило и красило ее самодельное белое платье в мелких красных цветочках.
И только сестренка тревожно глядела из-под василькового чепчика широко раскрытыми черными глазами: она понимала, что мы покидаем наш дом.
Возчик предупредил нас: час отъезда зависит не от него, сколько бы он ни старался, а от того, как скоро он сбудет свои абрикосы на рынке.
Видно, в этот день товар раскупался не слишком быстро: Франсуа не приехал даже в полдень.
Поэтому, позавтракав в нашем уже опустевшем доме колбасой и холодным мясом, мы то и дело подбегали к окну, боясь упустить вестника лета. Наконец он явился.
Это была голубая тележка, полинявшая от дождей; сквозь облезшую краску на кузове просвечивали волокна дерева. Ее высоченные колеса были изрядно расшатаны, и кузов кренило набок; когда они переставали вращаться — а это случалось поминутно, — тележку встряхивало, и раздавался лязг. Железные ободья подскакивали на мостовой, оглобли скрипели, из-под копыт мула летели искры. То была колесница приключений и надежд…