ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ
Шрифт:
— И толщиной с мою ляжку! — поспешил добавить я.
— Мне кажется, — смеясь, сказал отец, — что вы малость преувеличиваете! В Провансе никто еще не встречал змеи длиннее двух метров.
— Э, нет, простите! — воскликнул Лили. — Про ту самую змею бедняга Петюг рассказывал раз пятьдесят, а все думали, что он врет!
— И потом, — заметил я, — нечего спорить — пойдите посмотрите, она, наверно, уже мертвая!
— Ступайте вперед, — сказал Лили, — а я пойду за веревкой, чтобы ее заарканить.
Она
Определить с точностью ее размеры было невозможно: она свилась кольцами в чаще кустарников, но и то, что мы видели, казалось чем-то необычайным.
Оба наши охотника признались, что изумлены, и, взяв ружья на изготовку, подошли ближе. Но я в три прыжка обогнал их и схватил чудище за хвост.
— Лили! — сказал я. — Ну-ка попробуй вытащить зайца!
Лили обеими руками ухватился за липкие уши проглоченного русака и вытащил какую-то мохнатую колбасу невероятной длины, которую он бросил в кусты. Затем я взял веревку и завязал петлей вокруг тела змеи.
Я заметил, что отец гордится моей храбростью. Он смотрел на меня с улыбкой, приговаривая:
— Вот чертенята! Кто бы мог подумать…
Но Лили уже вместе со мной дернул за веревку, и страшилище вытянулось за нами во всю свою великолепную длину.
Сопровождаемые дядей и отцом, которые отказались от охоты на вяхирей, мы потащили змею домой.
Ее черное, словно лакированное брюхо легко скользило по склону, и мы спокойно шли в ногу. Но на крутом спуске туша змеи покатилась за нами так стремительно, что мне померещилось, будто она хочет на нас наброситься. Мы с Лили выпустили веревку и отпрыгнули в стороны. Длинная желтая лента промелькнула между нами как стрела. Однако большой камень на дороге замедлил ее скольжение и заставил отклониться; змея перевернулась брюхом кверху и остановилась, налетев на ствол сосны. Охотники громко расхохотались, и мне пришлось хохотать громче всех, потому что у меня мороз по коже пробегал от ужаса.
Наше появление доставило истинное удовольствие Полю. Он исполнил «танец скальпа» вокруг нескончаемо длинного трупа, а Франсуа, который принес нам домой молоко, повторял:
— Бедняга Петюг! Бедняга Петюг! Лили, сбегай за ним, живо! Бедняга Петюг!…
Отец, вооружившись сантиметром, измерил змею; я держал ее за хвост, а дядя Жюль натягивал веревку, чтобы чудище предстало перед нами во всем своем великолепии.
Между тем наши милые дамы, выглядывавшие из окна, пищали, содрогаясь от страха и отвращения, и мама растирала руки, покрывшиеся гусиной кожей.
— Три метра двадцать сантиметров! — объявил отец.
— Можно подумать, что это питон, сбежавший из цирка! — сказал дядя Жюль.
Однако я был немного
— Бедняга Петюг! — повторял Франсуа. Мы вереницей двинулись в деревню.
У фонтана на маленькой сельской площади нас обступили дети; потом собрались женщины, крестьяне. Вокруг меня раздавались возгласы изумления, ужаса, восторга. Стоя один подле мертвой гадины (Лили послали за Петюгом на его виноградник), я, словно бывалый истребитель змей, бесстрастно отвечал на несчетное множество вопросов.
Женщины говорили:
— Господи помилуй, вот диво так диво!
— Как посмотришь, мороз по коже дерет!
— А мальчишка-то какой храбрый!
— Он и сам настоящее диво!
Девочки посматривали на меня с явным восхищением, и я невольно выпятил грудь. Я стал знаменитостью, так что маленький Поль протиснулся сквозь толпу и взял меня за руку, чтобы приобщиться к братниной славе.
Торопливо шагая, на площадь явился Мон де Парпайон. Он ухватил змею за шею, открыл ей пасть, из которой разило ужасным смрадом, и, ничуть этим не смутившись, поднес почти к самому своему лицу, чтобы обследовать ее зубы. Затем он высказался.
Запас слов у него был не богаче, чем у Франсуа, но Мону его вполне хватало, чтобы выражать свои мысли и чувства. И сейчас он облек их в такие слова:
— Вот оно, бесовское-то отродье! Это, скажу я вам, бесовское отродье!
Он повторил это суждение раз десять подряд, посмеиваясь с довольным видом. Затем вдруг ткнул в меня пальцем и с помощью тех же слов выразил свое одобрение:
— И он тоже, он и сам — бесовское отродье! Да, бесовское отродье, постреленок он этакий! — Но тут Мон, оглянувшись, воскликнул: — Петюг идет!
Наконец показался Петюг. Он шел неверной походкой пьяницы, за ним гурьбой бежали дети.
Близилась вторая, высшая ступень моей славы, ее апофеоз, конечно. Мне предстояло поведать Петюгу о нашем подвиге, воздать ему почести и посрамить всех, кто до сих пор обвинял его во лжи. Это была бы торжественная минута.
В глубоком, почтительном молчании, которое красноречиво говорило, что все село терзается раскаянием, круг любопытных расступился перед Петюгом, оставив ему широкий проход.
Но Петюг не соблаговолил подойти к змее.
Остановившись поодаль, он бросил на нее беглый взгляд, насмешливо расхохотался и презрительно крикнул:
— Это и есть ваша змея? О пресвятая богородица! Ну так вот, я могу вам сказать, что моя, моя змея вдвое толще и втрое длиннее! Голова у нее величиной с телячью, у моей, стало быть, змеи; она таких маленьких сопляков, как вы, штук пять-шесть проглотит и не поперхнется!
Петюг повернулся и пошел прочь, прихрамывая и хихикая.
Затем повернулся и бросил: