Дева дождя
Шрифт:
– Да от Веры. Ма, я сейчас дома буду. К нам никто не заходил, не звонил?
– То есть?
– Посторонние люди, в смысле. Ничего вообще странного не заметила?
– Нет… А что такое?
– Нет, ничего. Ну всё, пока!
Телефон замолк сразу, без всяких коротких гудков. Помедлив, Марина положила трубку.
"За домом твоим следят" – глаза ангела были непривычно серьёзны и печальны. – "Прав был Йорик. Не надо было звонить в Час Быка"
"Я не знала… Я же ничего не знала"
– Да никто тебя не винит, – Йорген ободряюще улыбнулся. – Мы им устроим спектакль. Как раз до завтрашнего
"Ночевать мы будем на Варварке, 2. А пока отдыхайте"
Рыцарь развернулся на каблуках и вышел, плотно прикрыв входную дверь. Во дворе завелась машина, Марина выглянула через занавеску… Красная, как пионерский галстук, новенькая "Лада" выезжала из ворот.
– Да ничего особенного, цвет поменять… – несколько преувеличенно-небрежно фыркнул Агиэль. – Вот обед на троих, это не железо какое-то там… Тут тонкая работа требуется…
Девушка чуть улыбалась, глядя, как ангел делает пассы. Ревнует.
– Оп-ля! Прошу!
Стол оказался покрыт белой накрахмаленной скатертью, на середине возвышался богато изукрашенный серебряный самовар, корзина со сдобой, чайные чашки лепного тончайшего фарфора. Отдельно стоял изящный фарфоровый кофейник и пузатая посудина с какао.
– Ну как? – спросил Агиэль, наслаждаясь произведённым эффектом.
– Ты прям настоящий волшебник! Великий Мерлин! – щедро похвалила Марина.
– Ай, брось, Мерлин… – надулся Ага. – Мерлину такого сроду было не сотворить, чего я, не знаю, что ли…
Девушка, не выдержав, рассмеялась. Притянула к себе великого волшебника и расцеловала.
– Ну то-то! – успокоился ангел. – Давай, садись, перекусим. Ужинать нам никому не придётся, похоже… Не говоря уже о завтраке.
Он налил себе какао, отхлебнул, и на ангельском личике отразилось горькое недоумение. Почуяв неладное, Марина осторожно откусила кусочек заварного пирожного – резкий аромат маринованных огурцов ударил в нос.
– Ы… – эфирный посланец был расстроен не на шутку. Поднял крышку кофейника, и над столом расплылось характерное благоухание селёдки пряного посола. – Это всё скатерть виновата… далась мне она… рассеяние концентрации и внимания…
Марина уже и не помнила, когда в последний раз так хохотала.
…
Бетонные плиты с грубо замазанными стыками нависали над головой – "технический этаж" – чердак панельной многоэтажки не отличался высокими потолками. Возле маленького окошка-отдушины на раскладном стульчике сидел парень в тёплой куртке с поднятым воротником и вязаной чёрной шапочке, рассеянно поглядывающий на экран переносного цветного телевизора, демонстрировавшего скучную статичную картинку – обшарпанная дверь подъезда, пара лавочек, урна для мусора… В окошко таращилась стеклянным глазом объектива телекамера на штативе, на столике рядом с телемонитором тихо жужжал портативный видеомагнитофон. Кроме того, на столе стоял термос, чашка со следами кофе, лежал мощный морской бинокль и пачка сигарет "Опал", наполовину опустошённая. Судя по всему, наблюдатель обосновался здесь давно и уходить собирался не скоро.
Раздался негромкий, но настойчивый зуммер. Парень сунул руку за пазуху и вытащил коробку с коротким штырьком антенны.
– Да, слушаю.
– Не спишь?
– Обижаешь. Чтоб я проспал
Рация издала короткий смешок.
– Что нового?
– Пока тихо. Папа-мама на работе, сама не появлялась. Слушай, тут такая проблема – сильно могучую лампочку над дверью ввинтили, засветка на экране…
– Гога не жаловался.
– Да и я не особо, но всё-таки…
Наблюдатель вдруг резко выпрямился, даже пригнулся к экрану. На мониторе возникла первая картинка, отличная от приевшейся заставки – из красных "жигулей" выходила девушка в джинсах.
– Чиха, похоже, есть объект! Наконец-то…
– Ну?! Запись идёт?
– Само собой!
Девушка уже скрылась в тёмном зеве подъезда, автомобиль тронулся и исчез из поля зрения телекамеры. Наблюдатель схватил бинокль, метнулся к окошку.
– Чиха, она на красной "жучке" прибыла! "Жучка" уже на проспект выворачивает…
– Всё нормально, кент! – рация не в состоянии была исказить радость говорившего. – "Жучка", это уже не наша забота! Щас Крэк подъедет, сменит тебя. Кассету не забудь!
…
– … А я ему говорю: ты, козлина безрогий, мудила траханый…
Голоса переплетались, сливались… Господи, как надоела эта нудня… Каждый день на все лады одно и то же. Ну почему они не говорят о чём-то… человеческом? Ведь были у них там, в мире живых, не только грязные обезьяньи разборки – кто из павианов круче в стаде… Был дом, были отец и мать…
Сумасшествие заразно. Как туберкулёз, как проказа. Долго ли сможет сохранить здоровье узник в камере, полной прокажённых? Идиотские разговоры ни о чём, всплески никчемной ненависти, и даже волна "мораны" здесь, в проклятом Мороде уже кажется избавлением… Хоть на какое-то время не видеть этого…
Алексей усмехнулся, лёжа в темноте. Это там, в мире живых, сон служит избавлением от окружающей мерзости и убежищем измученной души. "Морана" просто вырезает часть суток, точно монтажёр кусок киноленты, и всё продолжается – нудный бессмысленный базар, драка, дубинки глиняных истуканов, наводящих порядок… Из всех обитателей камеры только у него, заключённого-грешника Горчакова, была отмычка. И как следствие нормальный, человеческий сон.
"Лёшик… Ты не бойся, Лёшик… Главное, не бойся. Мы тебя выручим"
Надо держаться. Надо во что бы то ни стало продержаться, не утратить разум.
– … Мы ей ходули завернули, п…да наружу. Бритая, б…дь, гладенькая… "Отпустите!" орёт, дурочка… Ну ей Ктырь и засадил по самые гланды, шоб не орала… А я в передок – ух, задёргалась…
Горчаков стиснул зубы от омерзения. Да люди ли они? Насильники и убийцы, отребье…
Мысль, давно царапавшаяся в подсознании, наконец-то вылупилась, как цыплёнок из яйца. Нет, что-то тут не то. Это там, в Энрофе, ублюдки хвастают подобными вещами, бравируя своей временной безнаказанностью. Дойдя до Морода, даже самый тупой скот уже понимает вполне достаточно. Они уже знают, что такое гаввах.