Девадаси
Шрифт:
— Он тебя обидел? — спросила она, не решаясь дотронуться до нее.
Джая помотала головой и глухо произнесла:
— Я хотела принести тебе чего-нибудь горячего, но теперь… теперь…
— Это неважно. Наверное, мне нужно уйти, потому что он расскажет о том, что видел меня в лагере.
— Не расскажет, — прошептала Джая, — он из последнего пополнения. Еще никого не знает. Подумает, что ты из здешних. — И прибавила: — В лагере есть женщины, но я не общаюсь с ними. Англичанки меня избегают, индианки боятся оскверниться. Я целыми днями сижу дома одна.
— Расскажи
— Нет. Джерри и без того сильно беспокоится за меня. Прости, — женщина посмотрела в глаза Амриты, — но я не смогу ничего приготовить, потому что боюсь приближаться к огню.
Амрита поняла, что именно она должна помочь новой знакомой, а не Джая — ей.
— У тебя есть какие-нибудь продукты?
— Мука и овощи. Еще молоко и масло, — ответила Джая и кивнула на большую плетеную корзину.
— Если позволишь, я могу испечь лучи [28] . Только позволь мне умыться!
28
Лучи — тонкие лепешки, жаренные в топленом масле.
Через час они сидели рядом, уплетая лепешки, которые Амрита научилась готовить, когда жила у родителей, и разговаривали.
— Откуда это? — рискнула спросить Амрита, глядя на руки Джаи.
— Сати, — ответила та и вновь разрыдалась.
Амрита не выдержала, решительно и вместе с тем бережно привлекла Джаю к себе и принялась гладить по спине и плечам.
— Успокойся. Расскажи, что случилось!
Молодая женщина открыла новой подруге свое сердце, выплеснула накопившиеся чувства; они хлынули подобно потоку воды, который прорывается через открытые шлюзы. Джая рассказала о себе все, и, услышав имена Кирана, Тары и Камала, Амрита вздрогнула так, будто ее пронзила молния. И поведала свою историю.
Вскоре обе женщины плакали, прижавшись друг к другу. Совпадения казались невероятными, а самое главное, счастливыми.
— Дождись Джеральда, — взволнованно промолвила Джая. — Он сумеет помочь!
— Нет. Я должна вернуться обратно, — ответила Амрита и пообещала: — Я приду завтра.
Она рассказала о своем спутнике, и Джая дала ей мазь от ран и чистые повязки.
Перед тем как уйти, Амрита осторожно посоветовала новой подруге вернуться к прежней жизни. Ожоги — это не страшно, главное, что Джая осталась жива и с ней рядом находится человек, который искренне любит ее и готов защищать от любых ударов судьбы. Это — высший дар Небес. Остальное не имеет значения.
Когда Амрита вернулась к Девару, он был сам не свой от переживаний. Он не смог скрыть свою радость, и молодая женщина впервые подумала о том, что им, вероятно, движет не только чувство долга и пробудившаяся совесть, но и что-то другое.
Сама Амрита выглядела подавленной. Она была рада узнать, что ее друзья живы, здоровы и счастливы, но ее задел рассказ о Киране. Джая сказала, что у него двое детей, а когда она уезжала из Калькутты, жена брата была беременна третьим ребенком. Амрита вздохнула, поняв, что последние
А Джая ждала мужа, по привычке закутавшись в покрывало. Когда Джеральд вошел, он заметил, что жена улыбается. Он забыл, когда в последний раз видел ее улыбку.
В доме было тепло и чисто. Джая подала мужу лепешки, в которые были завернуты приготовленные с пряностями овощи, и его сердце радостно дрогнуло.
Обычно его встречал холодный дом и пустой очаг. Джеральд сам готовил нехитрый ужин. Джая боялась солдат, дичилась других женщин, не хотела ни с кем разговаривать. Она целыми днями сидела в хижине, и, вернувшись домой, Джеральд часто видел на ее лице следы слез.
Он с удовольствием съел все, что она ему подала, и в свою очередь улыбнулся жене.
— Очень вкусно! Сама приготовила?
Улыбка сбежала с лица Джаи, как слетают лепестки с осенних цветов.
— Нет. Это сделала моя подруга.
Джеральд кивнул, растянулся на кровати и смежил веки. Он очень устал от неопределенности своего положения, тяжелых переходов, изнурительных дождей, от страха за Джаю. Идет война, и если его убьют, что с ней станет?
— Какая подруга? — спросил он, внезапно вспомнив о том, что жена ни с кем не общается.
Джая не ответила. Вместо этого она подошла и села рядом. В ее голосе и взгляде были печаль и обида.
— Почему ты не прикасаешься ко мне? Ты… считаешь меня уродливой?
Джеральд вскочил так стремительно, будто его пронзил внезапный удар.
— Как ты можешь такое говорить?!
— С тех пор как со мной случилось… несчастье, между нами ничего не было. Что мне остается думать?
Он с трудом взял себя в руки и спокойно ответил:
— Я полагал, что могу причинить тебе боль.
— Боль осталась только здесь. — Джая взяла его руку и прижала к своей груди. — Я хочу, чтобы ты любил меня, как прежде.
— Я люблю тебя даже сильнее, Джая, потому что, несмотря на все пережитое, ты осталась жива, ты со мной!
Муж нежно обнял ее, и все же молодая женщина ощущала скованность и страх. Может, Джеральд делает это только из жалости?
Ее тело не было таким, каким он познал его и полюбил после их свадьбы. Теперь, когда оно обезображено шрамами, Джеральд не мог почувствовать ни гладкость ее кожи, ни шелковистость волос. У Джаи было ощущение, что она не такая, как все. Иногда ей казалось, что она заперта в своем увечном теле, как в тюрьме. Уверенная в том, что больше не может нравиться мужу, что вызывает у окружающих лишь отвращение и жалость, молодая женщина замкнулась в себе.
— Я люблю тебя, — повторял Джеральд. — Ты самая прекрасная на свете! Я сделаю для тебя все, что в моих силах!
Он говорил пылко, нежно и искренне.
— Я хочу родить ребенка, — сказала Джая, и ее голос прозвучал с непривычной твердостью.
Ребенка! О Боже! В таких условиях и после таких потрясений! Но он не смог возразить и только крепко прижал жену к себе, словно желал раствориться в ней. В конце концов, жизнь — это счастье. И по сравнению с этим счастьем все остальное кажется незначительным.