Девчата. Полное собрание сочинений

Бедный Борис Васильевич

– Только и всего? – разочарованно спросила Катя, ожидавшая, что Тося сверху донизу разоблачит научных работников и камня на камне не оставит от всей их шикарной жизни. – У нас здесь тоже не мед. Еще пожалеешь, что ушла с теплого местечка! Ведь на всем готовом…

Тося презрительно отмахнулась:

– Здоровая выросла, а ничего не понимаешь! На производстве я любую работу делать согласная, потому – для всех. А там… Ну их! Пусть сами за собой…

– Правильно, – поддержала ее Вера. – Частный сектор!

– Чего-чего? – не поняла Тося.

– Человеческое

достоинство твое там унижалось, – наставительно сказала Вера, разъясняя малоначитанной Тосе, что испытала та в домработницах.

Тося покрутила головой: и противоречить Вере, оградившей ее от наскоков ехидной Анфисы, не хотелось, и по молодости лет лестно было, что такие умные вещи, оказывается, происходили с ней в домработницах, – и в то же время совесть не позволяла Тосе обозначить простые свои переживания теми солидными книжными словами, которые по доброте душевной подсовывала ей Вера.

– В общем, не с руки мне было… – подытожила Тося недолгую свою жизнь в домработницах. – Девчонки, а северное сияние у вас бывает?

– Увидишь, – пообещала Вера.

– Будет тебе тут сиянье… – проворчала Анфиса, не решаясь больше в открытую нападать на Тосю, которую взяла под свою защиту староста комнаты.

Тося допила чай, на закуску выскребла из кружки нерастаявший сахар и зажмурилась от удовольствия.

– Ладно, – сказала Вера, – живи у нас. А насчет повара мы еще посмотрим, – может, и другую работенку тебе подберем. Давай знакомиться.

Она протянула Тосе руку. Тося назвала свое имя, подумала и добавила для солидности:

– Кислицына.

– Кислица, значит? – подхватила смешливая Катя и вытерла руку о платье.

А Надя шагнула к Тосе, по-мужски сильно тряхнула ее руку, глянула на стоптанные Тосины туфленки:

– Это вся твоя обувка? По утрам уже студено у нас.

Надя вытащила из-под своей койки большие разношенные сапоги, кинула их к ногам Тоси:

– Примерь.

С готовностью, в которой проглядывала не изжитая еще детская любовь к переодеваниям, Тося нырнула в зияющие голенища и, высоко поднимая ноги, прошествовала по комнате.

Катя взвизгнула:

– Кот в сапогах!

– На первое время сойдет, – решила Вера, гася улыбку.

Тося с вытянутой заранее рукой двинулась было к Анфисе, обосновавшейся перед зеркалом, но та издали представилась ей:

– Анфисой меня величают. Приветик!

– А ты красивая! – простодушно удивилась Тося, рассматривая Анфису и позабыв уже о недавней их стычке. – Повезло тебе… Даже на какую-то актрису смахиваешь! – Она порылась в пачке заветных фотографий. – Запропала куда-то…

– Ты этими актерками голову себе не забивай! – оборвала ее Вера, недовольная, кажется, тем, что Тося похвалила Анфисину красоту. – Будешь в вечерней школе учиться.

– Учиться? – ужаснулась Тося. – Да я… А разве у вас есть вечерняя школа? Надо же! Столько ехала-ехала и приехала в вечернюю школу!

Илья вступает в Тосин круг

Чтобы долгой северной зимой лесорубам было

что вспомнить, уходящий сентябрь понатужился, собрал все свои силенки и сотворил золотой денек – теплый, тихий, полный прощальной осенней грусти.

На делянке мастера Чуркина, на краю вырубки, под неказистым кухонным навесом хозяйничала Тося-повариха. Ей все казалось, что ближний лес, стеной стоящий шагах в десяти от навеса, неотрывно следит за ней и от нечего делать прикидывает: справится она с обедом или нет. Тося терпеть не могла, когда к ней вот так приглядываются, и злилась сейчас на непутевых лесорубов. Пилят лес черт-те где, а ближнюю к кухне рощу проворонили. Слепые они, что ли?

Стыдясь заношенных скучно-зеленых спецовок, сбились в кучу сосны и ели, а редкие лиственные деревья красовались среди них недолгими именинниками. В ярких дорогих нарядах щеголяли сквозные березы. Зазывно алели разбогатевшие к зиме печальницы осинки. Будто опаленный пламенем, горел на солнце богато разукрашенный одинокий клен – любимчик осени.

На вырубке, где кулинарила Тося, было светло, как в далекой воронежской степи, а в лесу стояла дикая, пугающая Тосю темень. Солнце не в силах было пробиться сквозь густое сплетенье ветвей. Лишь в одном месте, нащупав узкую прогалину, луч солнца врывался в чащобу, дробился на частоколе стволов, прожекторным лучом выхватывал из небытия сухой костлявый сучок, подсвечивал косо зависшую сосенку и бессильно сникал у подножья мрачной обомшелой ели, под которой Тосе чудилась медвежья берлога. По крайней мере, на месте здешнего медведя Тося именно под этой елкой обосновалась бы на житье со всеми своими мохнатыми медвежатами – а там, конечно, дело хозяйское…

Тося вдохновенно солила варево – под вкрадчивое стрекотанье и пришепетыванье бензомоторных пил, грохот сваленных деревьев, рокот трелевочных тракторов и частую веселую дробь топоров. Она совала дрова под котел, большущим, прямо-таки пиратским ножом кромсала капусту и украдкой поглядывала в ту сторону, где работали незнакомые и страшноватые, как ей казалось, лесорубы.

Все на кухне было крупное, громоздкое – и котлы, и черпаки, и ножи, – словно до Тоси здесь стряпала какая-то великанша. Но маленькая Тося ничуть не робела среди этого великаньего инвентаря и храбро орудовала им. Чего никак нельзя было ожидать вчера – Тося сейчас, под кухонным навесом, была удивительно на своем месте, будто и родилась для того, чтобы готовить обеды лесорубам.

Неподалеку от навеса обосновался со своим пилоправочным станочком Надин жених Ксан Ксаныч, забракованный вчера Тосей. Он точил зубья пильной цепи и время от времени ободряюще покашливал, чтобы Тося не чувствовала своего одиночества.

За кустом орешника, на полпути между Тосей и Ксан Ксанычем, кто-то вдруг заворочался и страшно всхрапнул.

– Ой, кто это? – испугалась Тося и схватила черпак. – Не медведь?

– Медведи сапог не носят, – спокойно объяснил Ксан Ксаныч и кивнул на рыжие, давно не чищенные сапоги, высунувшиеся из куста. – Это мастер наш храпака дает.