Девчонка идет на войну(2-е издание)
Шрифт:
И я увидела старого радиста Кротова, который когда-то уверял меня, что Олюнчика прислали во фронтовую базу потому, что в тылу от нее не избавишься.
Он смешно, по-змеиному, подвигал шеей и сказал:
— А я тебе письмо привез.
Это было письмо от тетки Милосердии. Смешная милая тетка представляла фронт чем-то вроде санатория. «Не позволяй мужчинам входить без стука в твою землянку и вообще веди себя, как положено порядочной девушке. (Знала бы она, что я сплю между мужчинами!). Говорят, что вам проходу не дают командиры, это меня очень путает. (Господи, кто мне может не дать проходу? Увидела бы она нашего
Тетка оставалась собой, несмотря на чечевичную кашу, за которой надо было часами простаивать в столовой, несмотря на иждивенческие карточки, о которых она почему-то упоминала в письмах с обидой.
Наши летчики в утреннем воздушном бою сбили двух «мессеров» и «Юнкерса». Орлов, глядя на горящий самолет, сказал:
— Вот еще сердце одной матери разбилось.
— Оно у нее не разбивалось, когда она получала тряпки с твоей убитой матери? — злобно спросил Иван.
— Не злись, — вмещался Петька, — это главстаршина на первых порах такой добрый, а денька два пройдет и — как рукой снимет всю эту мерлехлюндию.
Орлов смущенно улыбнулся, что очень не шло к его самоуверенной физиономии. Я вспомнила, как он разъяс нял мне причину своего успеха у женщин. Кажется, это было так давно!
— Не все же такие герои, как ты, — сказала я Ивану, чтобы сгладить неловкость.
— Как я? Почему я? Я — как все. И герои такие, как все. Во всяком случае, как большинство. И ты такая, и
Петька, и Васька Гундин, и Азик.
— Уж я то герой, — невесело усмехнулась я, вспомнив старшину Захарова.
— Ну, что такое героизм, по-твоему? Обязательно пойти на таран? Обязательно выдержать муки, не выдав ни слова? На амбразуру идти? А ты уверена, что Васька или Петька не сделали бы этого попади они в такие же обстоятельства! Но ведь это не повседневные, не рядовые обстоятельства, правда? Там, наверно, уже сверхгероизм. Но фронт-то все-таки держится не на нем и не на этих сверхгероях, а на обыкновенных рядовых бойцах, которых не единицы, а миллионы. На таких, как ты, понимаешь? Севастопольцы, даже те, которые не отдали жизнь за город, а отступили, все равно герои. Да, по-моему, даже все наши — герои, уже только потому, что держатся здесь.
— Правда, — сказал главстаршина Орлов. — Вы на самом деле молодцы.
Через два дня наступила тишина. Немцы опять перешли на старый режим: обстрел, бомбежки, но все в такой норме, что после пережитых дней это воспринималось как шуточки.
— Что это они снова затевают? — опросил Петька.
Никто ему не ответил. А вечером разведчики доложили, что на той стороне празднуют пасху.
— Невеселая пасха у них, — смеялся Гуменник, пришедший к нам, — столько жертв, и все напрасно. Не только не выкинули нас, как было задумано, а еще и территорию потеряли. Наши на многих участках здорово продвинулись вперед.
Он стоял у погребка подтянутый, интеллигентный, но вид у него был лихой, и трудно было поверить, что это он чуть не потерял сознание, когда медсестра Люба рассказывала об операции.
— Вот это — герой! Причем первоклассный, — сказал Иван, когда Гуменник ушел.
«Я
Петька напрасно тревожился, немцы ничего не замышляли. Верно, они и в самом деле выдохлись и убедились в том, что впустую тратят время, боезапасы и людей. В первые дни пасхи они даже по долине смерти били редко, и когда там взрывался снаряд, ребята смеялись:
— Фриц с пьяных глаз пальнул.
Затишье дало возможность очистить колодец.
— Нина, завтра ты уйдешь отсюда, — сказал мне Лапшанский.
— Нет, — крикнула я в ужасе, — нет! Ведь самое страшное прошло, и ничего со мной не случилось. Товарищ капитан, миленький, пожалуйста, не выгоняйте меня. Честное комсомольское, я буду с одного слова слушаться. Если хоть заикнусь что-нибудь поперек, вот тогда сразу можете меня отправить. Товарищ капитан…
— Нина, ты потом вернешься. Просто нужно один пакет срочно доставить в тыл.
— Нет уж, не обманете. Пусть ваши любимчики везут всякие распакеты.
— Ну вот видишь, ты только что дала слово и тут же начинаешь пререкаться. Все. Пойдешь ночью с мотоботами. Встретишь там по-человечески Первое мая…
— Я не хочу по-человечески!
— …отоспишься и вернешься.
— Кстати, тебя там кто-то ждет, — ввернул Орлов.
— Кто меня ждет?
— Ну, наверное, ждет кто-то, раз ты мне однажды даже табак отдала.
Я почувствовала, как краска медленно покрывает мое лицо и ползет по шее.
— Как тебе не стыдно!
Но напоминание о Борисе заставило меня задуматься. Я не знала, жив ли он, и до сих пор просто не позволяла себе часто думать о нем. Но сейчас такая тоска подкатила к сердцу, что некуда было от нее деваться. Действительно, я могла уже завтра быть рядом с ним или хотя бы узнать о нем. А что, если согласиться и потом вернуться снова? Сходить в баню. Поспать. Поесть без опасения, что у тебя сейчас вырвет миску из рук какой-нибудь шальной осколок. Ах, боже мой, да разве в этом дело? Ведь главное — Борис. В конце концов, есть Доленко, который снова может помочь мне. Уж ни один человек, даже капитан третьего ранга Торопов, начальник связи, не мог сказать, что я здесь была нагрузкой.
К ночи я приняла железное решение уйти с мотоботами, если капитан вернется к этому разговору.
На следующий день Лапшанский приказал:
— Ну, Нина, собирайся.
К безмерному удивлению всех, я молча начинаю собираться. Потом, чтобы подразнить капитана, говорю жалобным голосом:
— Ну и пусть. Разве здесь нужны такие трусы, как я? Здесь нужны герои вроде Гуменника. А что я? Пустое место. Во всяком случае, в глазах товарища капитана.
Он делает вид, что не слышит меня, но я отлично знаю, что это только вид.
— Прощайте, ребята, — вздыхаю я. — Если я была очень плохой, то не обижайтесь.
— Брось, Нинка, ты же знаешь, что нам нелегко расставаться с тобой. Но так оно и вправду лучше, — говорит рассудительный Иван.
Я выдерживаю убитый вид до тех пор, пока мотобот не отчаливает от причала. Тогда кричу провожающим меня ребятам и капитану:
— Глупости все это! До скорой встречи! Я скоро вернусь, товарищ капитан!
ЗЛОДЕЙ