Дэви. Зеркало для наблюдателей. На запад от Солнца
Шрифт:
Я продолжаю раздумывать, не победила ли страшная религия Коммунизм своего старшего брата, Христианство. Впрочем, что бы из них ни победило, человеческая личность все равно будет в проигрыше.
Замечал ли кто-нибудь, что только личности думают?.. После краха перепуганные человеческие существа, видимо, на некоторое время сбились в грозные шайки, пока сорняки подготавливали лесу путь для возвращения. Шайки эти волновало только собственное выживание, и даже оно волновало не всегда — так говорил Джон Барт, видевший начало Годов Хаоса. Он дал им такое название в своем труде, оборвавшемся незаконченным предложением в году, который по календарю Былых Времен назывался 1993-им.
Голоса из книг Былых Времен говорят мне и о гораздо более древних временах, тех миллионах столетий, прошедших с начала вспышки, каковой является человеческая история по сравнению с историей мира. Говоря даже о маленьком периоде времени, вроде тысячелетия, я вряд ли могу постичь то, что имею в виду, но, если уж на то пошло, знаю ли я, что имею в виду под минутой? Да, это — вроде часть вечности, часть, за которую сердце спящей Ники сделает около шестидесяти пяти ударов — если я не касаюсь ее или во сне она не вспоминает обо мне…
Начав с четырнадцатого дня рождения, я принял на себя ответственность еще за одно время, за глубоко скрытые мои прежние годы, за возраст, который никто достаточно хорошо не помнит. Однажды, забравшись не туда, я увидел нижнюю сторону длинного темного стола, себя, окруженного лесом одетых в черное ног и больших ступней в сандалиях, и меня окутал запах немытых тел — и там, в темном углу, висел паук и ткал свою паутину, встревоженный то ли моим вторжением, то ли стуком тарелок, то ли бормотанием и пустой болтовней наверху…
Ники — моя ровесница, ей двадцать восемь, и она беременна в первый раз за всю ту пору, что мы наслаждаемся друг другом. (А что представляет собой время для человечка в ее лоне, который живет во времени, но еще не знает об этом?) Она сказала мне прошлой ночью, когда удостоверилась. Сидя в противоположном от меня углу каюты и глядя в огонь свечи, которую держала в руке, Ники сказала:
— Дэви, а если это мут?
Чувствуя, как во мне просыпается злость, я откликнулся: — Мы не взяли с собой в эту страну законы, написанные священниками.
Она взглянула на меня, Миранда Николетта, в недавнем прошлом леди из Нуина, и я испугался — мне не стоило говорить «эту страну» так бездумно, ибо Ники, естественно, помнит и любит свою родину, и она разделяла мечты своего кузена Диона о будущем отечества. Но потом она улыбнулась, поставила свечу, подошла ко мне, и мы были так близки, как были близки всегда — то есть, учитывая закоренелое одиночество человеческого «я», до чрезвычайности близко. Любовь — это край, где возможно узнавание. Движения Ники, когда она хочет спать, напоминают мне колыхание выросшей травы под ветром — гибкость без хрупкости, податливость без поражения, возвращение к индивидуальности, когда неодолимый ветер умчался…
Капитан Барр всегда называет ее «Домина», потому что это кажется ему естественным даже здесь, где старые формальности больше не имеют никакой силы. Раньше, в Нуине, когда он получил рыцарство, он мог обращаться к ней «Миранда» и даже «Ники», если уж на то пошло, но он родился свободным, а признание пришло к нему поздно — только после того, как Дион стал Регентом и начал искать людей с мозгами и характером, чтобы заменить орду из семнадцати кузенов, профессиональных соглашателей, которые рванулись на государственные посты при слабоумном дяде Диона Моргане III.
Де Мога же — фамилия в большей степени воображаемая, как седьмой раунд в первую брачную ночь. Просто, когда я приобрел некоторый вес в Нуине, Дион счел, что мне необходимо более пышное прозвище, для удобства общества. Сломав себе голову, я не нашел ничего лучшего, чем Уилберфорс, и попросил Диона помочь мне, и он предложил де Мога. Оно ко мне и приклеилось. Видели бы вы, с каким облегчением Нижние Классы стирали мое белье и прочее, когда ко мне прилепили это прозвище! А ведь прежде все было совершенно иначе: нигде нет таких безнадежных снобов, как среди бедняков. И с тех пор как, в соответствии с нашими желаниями (но не с желаниями Нуина), мы с Ники честь по чести поженились, она называет себя де Мога, и ничего с этим не поделаешь. Она заявляет, что у меня есть врожденное благородство, которое остается очевидным, даже когда я снимаю одежду, и так очаровала меня, что я, разумеется, соглашаюсь.
— Даже если включен свет? — говорю я.
— Даже если выключен, — говорит она.
Вообще-то, люди в Нуине отлично выговаривают «ч», но нередко просто этим не заморативаются.
А теперь я предполагаю, что вы захотите, дабы я объяснил, почему Нуин называется Конфедерацией, хотя на самом деле управляется монархом, прячущимся за слово «Президент», и Сенатом с двумя левыми ногами, и все это продолжается уже двести лет…
Так вот: я не знаю.
Этим утром мне пришлось разбудить Ники объятием и рассказать ей о множественности времен. Она немного послушала, потом накрыла мой рот ладошкой:
— Минуточку, мой фавн, моя умная головушка, сладкий мой, называемый так потому, что слишком мало времени для столь длинного и слишком эротического слова, как «возлюбленный»… — она перевела дыхание. — Так вот, мой единственный и бесценный искатель неприятностей, перед тем, как обсуждать столь сложный вопрос, не следует ли нам побороться немного… и не беспокойся за малыша… чтобы решить, кто пойдет на камбуз и притащит нам завтрак в пос…
Я начал бороться сразу. И победил. Наверное, Ники — единственная женщина, которая одинаково чудесна в этом и утром, и вечером. Так что в конце концов ей пришлось сходить за завтраком, а вернулась она вместе с Дионом.
Не то чтобы ей самой было не донести галеты и немножко мяса, но мне было приятно видеть, что она нагрузила Диона чайником и кувшином с клюквенным соком — мы все должны пить его по приказу капитана Барра. У нас есть и другие противоцинготные средства — квашеная капуста, например, — с этой радостью нам приходится мужественно бороться в обед и в ужин. Я почтительно остался в постели, Ники залезла обратно ко мне под одеяло, так что недавнему Регенту Нуина оставалось лишь угнездить свою высокородную задницу прямо на полу или на прикрученном к полу стульчике, на котором валялись кое-какие тряпки для Ники. В любом случае, это сиденье было слишком низким для длинных ног Диона.