Девичьи сны (сборник)
Шрифт:
– Что еще случилось? – спрашивает он.
– Да-да, здравствуй, – говорит Нина. – Павлик! – Она бежит в ванную, и оттуда доносится ее крик: – Мама, иди сюда!
Мои дети, не иначе, хотят меня уморить. Только теперь, войдя в ванную, я вижу, что у Павлика, разглядывающего свое лицо в зеркале, губа разбита в кровь. Дождь на улице смыл ее, но теперь губа опять кровоточит, и заметно, как в уголке между усами и бородой наливается синевой гематома.
– Да ничего… ничего страшного… – бормочет Павлик, промывая водой губу. –
А Нина – вот с такими глазищами, с растопыренными пальцами у пылающего лица – драматическим шепотом:
– Есть у тебя что-нибудь? Ну не знаю, свинцовая примочка?
– Да нет никакой примочки, – отвечаю. – Надо просто холодное. Сейчас, подожди минутку.
Такая маленькая круглая грелка есть у нас. Только где? На антресолях, что ли? Встаю на табурет, роюсь в старых сумках, пыльных тряпках.
– Юля, сейчас же слезь! Что ты ищешь?
– Подожди, Сережа… Куда она задевалась… Ты же не найдешь… Вот она!
С помощью Сергея слезаю с табурета, сердце колотится, колотится, – с нашими деточками не соскучишься, сумасшедший дом какой-то! Набираю в грелку, пахнущую старой резиной, холодной воды, завинчиваю пробку, даю Павлику:
– Держи у губы. Нужен холод. Только холод.
Наконец все усаживаются, и я прошу рассказать толком, что у них произошло, и Нина возбужденно начинает:
– Мы ехали в троллейбусе, было очень набито! У Азнефти освободилось место, я наклонилась, чтоб Олежку усадить, и тут Павлик увидел…
– Да не так, – прерывает ее Павлик, прижимая грелку к губе. – Со мной рядом женщина стояла, от нее здорово несло духами, вдруг она мне тихо говорит: «Смотрите, в сумку лезет». Я глянул и вижу, парень-азербайджанец, маленький, в такой вот коричневой кепке, – он свободной рукой сделал быстрый круг над головой, – жмется к Нине…
– Терпеть не могу этих троллейбусных прижимальщиков! – бурно прерывает Нина. – Локтем отпихнула его, он мне что-то по-азербайджански, а Павлик схватил его за руку…
– Не что-то, а по матушке он тебя! Скривился, смотрит с ненавистью, я его схватил, ты, говорю, в сумку залез, отдай деньги…
Олежка, сидящий рядом со мной на тахте, вскинулся:
– А он ка-ак даст папе!
– Замолчи! – орет на него Нина. – Не смей вмешиваться, когда взрослые разговаривают!
– Ничего он не дал! – Павлик взмахивает рукой с зажатой грелкой. – Он вырвался и юркнул в толпу, как змея, раз-раз, и не видно его. Я за ним. «Держите, – кричу, – вон он, в коричневой кепке!» А передо мной двое, усатые, тоже в таких кепках: «Зачем кричишь? Давай назад!» Я им: «Пустите! Нас обворовали!» И отталкиваю… Один из них – м-матерно меня… а второй ударил… и тоже… в толпу…
Павлик опускает голову, опять прижимает грелку к губе.
– Господи! – говорю я. – А дальше что? Действительно украли?
– Ну конечно! Сволочи, конверт с деньгами вытащили! Я кричу, визжу: «Помогите! Вор в
– Так и не поймали? – спрашиваю.
– Нет! – Олежка подпрыгивает на тахте. – Не поймали!
– Я заметил, – говорит Павлик, не поднимая головы, – когда остановились, я заметил, этот маленький выпрыгнул и смешался с толпой… Там же всегда полно народу, из метро выходят, и подземный переход… Я продрался к двери, выпрыгнул, озираюсь – нигде его не видно. Бросился к переходу, скорей всего, он туда нырнул, – но разве поймаешь… Хотел этого, усатого, задержать, который меня ударил, – но и его след простыл…
А Нина:
– Мы с Олежкой вышли, да не вышли, вытолкали нас, и сразу троллейбус пошел. Ну, что делать? Побежали в милицию, в ближайшее отделение. А там! Сидят, чай пьют, ала-бала, ала-бала, смотрят вот так, как на червяка. – Снова она состроила презрительную мину. – «Свидетели есть?» А какие свидетели? Никто, конечно, и не подумал… Женщина, которая видела, как он в сумку залез, не сошла, конечно. Зачем лишние хлопоты… Ах, сволочи! Ну можно разве тут жить?
У Нины потекли слезы, она лезет в сумку за платочком.
– Сколько у вас украли? – спрашиваю.
– Две тысячи.
– Ско-олько? – переспрашивает Сергей.
– Две тысячи! – с некоторым вызовом повторяет Нина. И Павлику: – Да-да, мы уговорились сделать обмен тихо, без лишних разговоров, но теперь, когда все это накрылось…
– Какой обмен? – Сергей морщит лоб до самой макушки.
– Ну на доллары. Что вы уставились? – говорит наша дочка, видя, как мы с Сергеем ошарашенно хлопаем глазами. – Нас познакомили с человеком, который продает валюту. Мы ехали к нему. Ехали, да не доехали…
– А ты знаешь, что валютные сделки противозаконны?
– Ах, да перестань, папа! Все, кто хотят уехать, стараются хоть немного валюты выменять. Мы же не крадем. Что тут незаконного?
– Незаконна валютная нажива.
– Какая нажива? Сто долларов за две тысячи рублей – это нажива? Вечно ты утрируешь…
– Я не утрирую! – повышает голос Сергей. – Я предупреждаю. Уж если вы не желаете считаться ни с мамиными чувствами, ни с моими убеждениями… с моей жизнью… то, по крайней мере, не выходите за рамки закона. Недопустимы такие сделки за спиной у государства!