Девичий паровозик
Шрифт:
– Это кухня, а это спальня. – Сказала Маша, показывая комнаты. – Готовить будем на примусе. Я узнал стоимость аренды и почти насильно отдал ей деньги. Она, беря ассигнации, взглянула на меня с осуждением.
В импровизированной кухне стоял низкий посудный шкаф со стеклянными дверками и небольшой столик из вишни с гнутыми ножками. В большой комнате, служившей залом, посредине стояла широкая кровать. На ней местами была отбита инкрустация, и мозаика из черепашьих пластин. В углу, перекрывая часть окна, возвышался огромный шкаф с примитивно сделанными аппликациями-обманками в так называемой
Маша подошла к зеркалу на шифоньере вытащила, пару заколок и черепаховую гребенку в виде бабочки из своих волос. Пол головы и лоб у нее занимала челка, спускавшаяся до самых глаз. Сзади волосы свободно рассыпались по плечам темными полу-волнами, немного не достигая пояса. Оглядев себя со всех сторон, она сколола все обратно и, обернувшись показала мне язык, обнаружив что я наблюдаю за ней.
Не прошло и пяти минут, как пришла хозяйка, Аделаида Алексеевна женщина лет 35—37, с серьезным и немного злым выражением лица. Одета она была просто, но со вкусом. Обращала внимание ее сильно открытая грудь.
– Господа милости прошу. Здравствуйте. Паспорта можно ваши посмотреть.
– Паспорт только у меня, – сказал я, доставая документы из нагрудного кармана.
– А ваш? – Обратилась она к Маше.
– У меня с собой нет.
– Вы же говорили, что остановились в пансионате?
– Да это так. Но
– Завтра принесете?
– Если получится
– Нет! Так у нас дело не пойдет. Я, конечно, могу и сама сходить в пансионат здесь не далеко, но будет ли вам это приятно?
– Этого не нужно делать, – сказала Маша, и кровь бросилась ей в лицо.
– Ну что тогда деньги оплачены, как с вами быть, молодой человек пусть живет, данные я его перепишу, ну а вы уж не обессудьте, в гости, пожалуйста, заходите, но ночевать я бы вам не советовала.
– Хорошо, – чуть слышно прошептала Маша и чтобы не расплакаться быстро отошла к окну.
От такого оборота событий я растерялся. Все замолчали.
– Профессор Кайгородов часто бывает? – спросил я, что бы как-то сгладить неловкую паузу.
– Вы его знаете?
– Да! Я даже пару раз гостил у него здесь, то есть у его сына, но, правда, это было давно.
– Хороший старичок, божий одуванчик, но последнее время стал заговариваться. Сыночек его все ждет, не дождется, когда он помрет. Мечтает размотать его состояние.
– Вы недобрая.
– Я справедливая. Это разные вещи. Никому не хочу зла но, то, что думаю, говорю прямо и открыто, за спиной не шушукаюсь.
Я тяжело вздохнул.
– И зря вы вздыхаете, – продолжила она, понизив голос и сбавив накал. – Я же не иду узнавать действительную фамилию вашей барышни. Не инициирую расследования, письма, слухи. Зачем. Просто условия у меня строгие. Вечером ваша дама должна уходить, а со свечкой стоять, конечно, никто не будет. Отдыхайте. Наверно устали с дороги. Во дворе душ. Там можно освежиться.
– Благодарю.
– Да не за что пока.
Она круто развернулась и, не взглянув на плачущую Машу, ушла
Я подошел к Маше. На ней не было лица. Она вся была в слезах с распухшим покрасневшим носом, которым постоянно шмыгала. Увидев меня, она быстро прикрыла лицо ладошками
– Не смотрите?
– Почему?
– Не красивая.
– Это не вам решать.
– И вообще я не барышня, а дура набитая.
– Может нам поискать другую дачу?
– Думаю, это только разозлит ее. Тут же многие друг друга знают. Назло. Начнет пакостить. Уж будь что будет. По большому счету она права и я ее понимаю. Если бы все были такие честные, может, в нашем государстве было все по-другому.
– Что вы еще про нее знаете? Кто вам ее посоветовал?
– Никто. Случайно получилось. Спросила ее на улице. Оказалась хозяйка. Сразу к себе повела. Она вдова, а муж у нее был инженер. На Сестрорецком заводе случилась авария, но подробностей я не знаю.
– Понятно. Видимо это оставило отпечаток на ее характере.
– Все может быть. Вы, правда, сполоснитесь с дороги. Я пока тоже себя в порядок приведу.
– Вы думаете?
– Конечно.
– Хорошо. Только полотенце возьму.
– Там наверно есть. Так-то у нее чистенько все и белье и посуда вся в идеальном порядке. Но возьмите. Халата только нет. Ну, идите уж. Идите.
Просторный дощатый душ примыкал к другому строению, летней кухне или бане. Видимо вода в большой кадке на крыше использовалась на два помещения сразу. В помещении было сумрачно. Под самым потолком было маленькое продолговатое окошко. Я разделся и почувствовал тревожное чувство, как будто кто-то за мной наблюдает. В нерешительности я осмотрел старые доски, но не заметил ничего подозрительного, только быстрые паучки испуганно метнулись в широкие щели.
– Чепуха на постном масле! – сказал я сам себе, потом сделал усилие над собой, насильно улыбнулся и отвел в сторону железный рычаг. Нагретая за день вода приятно льнула к телу, холодила старый шрам на животе. Большим розовым мылом с запахом лаванды я помыл голову. Тело просто сполоснул водой. Когда я насухо вытирался, опять какой-то неясный стук или шорох привлек мое внимание. «Все-таки что-то мне постоянно грезится. Ну и пусть! Может мыши. Ежик. Да все что угодно», пронеслось у меня в голове, и наскоро одевшись, я отправился в дом.
Маша меня уже ждала. Настроение у нее не улучшилось, судя по всему, но она старательно демонстрировала передо мной обратное.
– Ну, наконец, то мой милый наплескался!
– Обязательно! И именно так как вы говорите! А чай?
– Уже поставила. Слышите, самовар шумит.
– На веранде?
– Да.
– А – а вижу дымок.
Я выглянул на широкую длинную веранду. В углу на жардиньерке стояли горшки с цветами. У дальней стены притулилось плетеное кресло-качалка. Большие итальянские окна были распахнуты, и труба самовара смотрела в одно из них. С веранды открывался прекрасный вид на Финский залив. В светлой воде бледно плавилось солнце, и совсем далеко тарахтел почти не видимый рыбацкий баркас. Если бы не чужие взгляды с улицы, можно было бы устроиться и здесь на ветерке.