Девочка и олень
Шрифт:
— Наталья Алексеевна ввела меня в курс вашей проблемы, — перебил художник.
Николай Николаевич развязал тесемки папки и выпрямился.
— Я готов, готов, давайте, — нетерпеливо попросил Брагин.
Отец Нади, уловив в его голосе недовольные нотки, принялся быстро перекладывать листы. Ему показалось, что присутствие гостей утомило хозяина мастерской, а ему хотелось показать как можно больше рисунков Нади.
—
— Я боюсь занять много времени.
— Не бойтесь, — проворчал Брагин. — Начните сначала.
Старый художник обладал редким даром — он умел смотреть.
— Эту папку оставьте у меня на несколько дней, — попросил он. — Я потом хочу ее один изучить.
— Конечно, конечно, пожалуйста, — сказал Рощин. — Василий Алексеевич, что нужно сделать, чтобы нам не поссориться с педагогом Дворца пионеров?
— А ничего не нужно. Радоваться нужно.
Он положил руку Наде на плечо, и они пошли вдвоем по мастерской, оставив Николая Николаевича с его вопросами одного.
— Нравится тебе здесь, Козленок?
— Да, очень нравится.
— Я тебе скажу по секрету: мне и самому нравится. Люблю свою мастерскую. Мой внук не разрешает отдавать никуда этого зверя, — показал он на статую гималайского медведя. — Приходит и гладит, как живого. И мне жалко его отдавать.
— А мне можно погладить?
— Конечно, Козленок.
Надя погладила медведя, зашла с другой стороны, заглянула за спину зверя, туда, где на шкафу стояла большая китайская ваза с перьями.
— Букет страусовых перьев у меня потихоньку растаскивают мои внуки и внучки. А я делаю вид, что не замечаю. Какое тебе подарить? — Он потянулся к вазе. — Это или это?
— Не надо никакого, пожалуйста.
— Почему? — удивился художник.
— У меня к страусам особое отношение. Они очень глупые.
— Откуда ты взяла?
— У них глаза вдвое тяжелее мозга.
— Вот никогда бы не подумал.
— Да. Когда Международный совет по охране птиц предложил всем странам выбрать птицу для герба, то Австралия отказалась от страуса. Дания жаворонка выбрала, Англия — малиновку, Австралия должна была выбрать страуса, эта же птица нигде больше не водится, а они отказались, на удивление всем. Какабуру какую-то выбрали.
— Есть такая птица в Австралии, птица-хохотушка. Хохочет и хохочет с утра до вечера. Веселый у них герб получается, ничего не скажешь.
Девочка и старик рассмеялись. Они прошли еще дальше к стеклянному шкафчику с небольшими скульптурками. Художник открыл дверцу маленьким ключом, поставил на ладонь фигурку слона.
— Здесь все подарки, — объяснил он. —
— Из Индии — это еще ничего, — сказала Надя.
— Почему? Что ты имеешь в виду?
— Жалко их, — вздохнула девочка.
— Кого?
— Слонов. Из них теперь консервы делают. Не в Индии, а в других странах.
— Ты что-то путаешь, Козленок. Нигде из слонов консервы не делают.
— Делают, честное слово. В Африке… Там есть какой-то знаменитый заповедник, забыла, как называется…
— Серенгетия?
— Да, кажется… И еще какое-то название около заповедника.
— Танзания?
— Танзания, — обрадовалась девочка. — Там построили консервный завод на четыре тысячи животных. В основном зебры, антилопы-гну, слоны.
— И зебры? — возмутился старик.
— Да, — кивнула Надя. — А из слонов еще корзины для бумаг делают. Отрубят ногу, поставят на пол — и получается корзина. Они их туристам продают… Для экзотики…
— Негодяи, до чего докатились. За слоновой костью охотились, теперь корзины для бумаг. Да откуда ты все это знаешь, Козленок?
— Из «Пионерской правды».
— Там об этом пишут?
— Там вообще про животных много пишут. И про лохнесское чудовище, и про крокодилов. Их тоже на сумочки переводят. Но крокодилов не так жалко, как слонов.
— Все-таки жалко, — сказал старик.
— Немножко жалко, конечно, — согласилась Надя.
— Интересная у вас газета. Придется подписаться и мне на «Пионерскую правду».
Девочка улыбнулась. Папа, Наталья Алексеевна и Алеша в другом конце мастерской разглядывали статую обезьяны. Все трое ощущали некоторую неловкость оттого, что художник про них забыл. Они не слышали, о чем разговаривала девочка с Василием Алексеевичем. Надя что-то спросила, остановившись перед портретом козла, и академик пространно и заинтересованно принялся ей рассказывать о своей работе, совсем не так скупо, как за час до этого Рюминой, Алеше и Николаю Николаевичу. Каждый из троих невольно подумал, что для Василия Алексеевича существует сейчас только Надя Рощина. Впрочем, сама себя она маленькой не считала и, почувствовав расположение старого художника и его уважительное отношение, стояла рядом с ним, как равная с равным.
— Пойдем, я подарю тебе не перо, а то, что написано пером, — сказал Брагин и пояснил: — Мои записки и размышления об искусстве.
Он подвел ее к стеллажу с книгами, снял с полки зеленоватый томик, на обложке которого была нарисована пума.
— «Изображение животного», — прочитала Надя вслух.
— Василий Алексеевич, но все-таки, что нам делать? — опять спросил отец Нади. — Учительница во Дворце пионеров считает ненормальным то, что девочка не работает цветом.