Девочка и пёс
Шрифт:
Глория улыбнулась странному ребенку.
– Благодарю вас, госпожа, – сказала женщина и в самом деле польщенная, но все же немного озадаченная, что слышит подобные речи от такой крохи.
– Ну вы даете, госпожа, – восхитилась Роза, совершенно не замечая мечущего молнии взгляда хозяина постоялого двора. – Вы такая красавица, что у вас должно быть женихов целая армия, а вы успеваете гобелены разглядывать.
– Какие еще женихи, клуша ты твердолобая! – Гневно воскликнул Громми. – Не видишь что ли дитя перед тобой?
И затем елейно и торопливо, склонившись к девочке:
– Не обращайте внимания,
– Что стол? – Не поняла девушка.
«Дура», – одними губами произнес Хаг, пока Элен приближалась к умывальнику.
– Иди на стол накрывай, – сказала он уже вслух. – Мелиг подай полотенце. Да не это, дурак, им со стола вытирают. Чистое возьми в шкафу наверху.
Роза удалилась, яростно виляя бедрами.
Девочка вымыла руки и взяла чистое белое полотенце из рук мальчика.
– Спасибо, – сказала она Мелигу и улыбнулась. Тот ничего не ответил.
Элен Акари заметила странное напряжение в ауре невысокой полной светловолосой девушки, стоявшей возле стола и резавшей редис. Девочка без труда расшифровала, что незнакомка испытывает неприязнь или даже почти ненависть к ней. Это конечно озадачило ребенка. Она вернула полотенце Мелигу и приблизилась к Сесилии. Та прекратила шинковать овощи и замерев с ножом в руке, посмотрела на девочку.
– По какой-то причине я вам неприятна? – Спросила Элен напрямик.
– А что ты должна всем нравиться? – Сказала Сесилия и лицо трактирщика вытянулось от такой неучтивости.
Он было бросился вперед, чтобы как-то сгладить столь резкий ответ, но также как Сойвин, был остановлен царственным, властным жестом маленькой ручки, означавшим только одно: «Не вмешивайся». Девочка делала это неосознанно и уж точно без всякого высокомерия внутри себя. У Валентина Акари, увидь он этот жест своей дочери, екнуло бы сердце и вздрогнула бы душа. Ибо точно таким же движением прекрасная Линда Рейлих останавливала его самого, когда она хотела с чем-нибудь справиться без его помощи.
– Конечно же нет, – ответила девочка, спокойно глядя в серые глаза девушки. – Просто мне непонятна ваша неприязнь. Ведь мы же впервые сейчас с вами встретились и ничего не знаем друг о друге. Мне кажется при первом знакомстве люди должны быть настроены дружелюбно друг к другу.
– С какой стати мне быть дружелюбной с племянницей королевского судьи? – Негромко, но очень отчетливо произнесла Сесилия и если до этого она стояла к девочке левым боком, то сейчас повернулась к ней грудью. При этом продолжая держать в правой руке длинный кухонный нож.
Почти полгода прошло со дня смерти ее брата и кто знает какие мысли за это время посетили голову этой тихой сероглазой деревенской девушки.
– Сесилия, я думаю…, – начала было Глория, но девочка остановила и ее.
– Прошу вас, миссис Хаг, не надо, – сказала Элен. – Я уже привыкла к тому, что как только люди узнают что я племянница судьи, их отношение ко мне резко меняется и не в лучшую сторону. – Девочка снова обратилась к кухарке. – Вы пострадали от произвола Судебной Палаты?
В кухне повисла напряженная тишина. Громми
Но неожиданно заговорила сама племянница судьи.
– Прошу простите меня за этот вопрос, – тихо произнесла она. Элен действительно была недовольна собой. Просто ей стало интересно, что случилось с Сесилией, но конечна она должна была сдержать свое любопытство и не ставить людей в неудобное положение. Но все-таки девочка испытывала некую неясную обиду. Тоже самое она недавно пыталась объяснить Талгаро. Тот относился с предубеждением к кирмианской девушке только потому что она кирмианка, и вот сейчас к Элен относились с неприязнью только за то что она родственница человека служащего в Судебной Палате. Дочь Валентина Акари вдруг подумала о том что она слишком уж глубоко вошла в образ и даже испытывает эмоции, которые могла бы переживать настоящая племянница судьи. Это было немного забавно. Может я будущая актриса, мелькнула у нее мысль.
– Ну что вы, госпожа, – заговорил наконец Громми Хаг, – это вы простите нас.
– Нет-нет, не говорите так, мне не за что вас прощать, – быстро сказала Элен. – А вы Сесилия, если вам так легче, продолжайте ненавидеть меня только за то что брат моего отца служит в Судебной Палате.
Девочка повернулась к трактирщику.
– Благодарю вас за то что вы предоставили мне возможность умыть руки. Я возвращаюсь к дяде. Нет, провожать меня не надо. Лучше поторопите наш завтрак. – И улыбнувшись она, добавила: – Зловещая племянница судьи очень проголодалась.
Элен вышла из кухни. Хаг проводил ее глазами, затем повернулся к молодой кухарке и задумчиво посмотрел на нее. Та снова стояла опустив глаза и с окаменевшим лицом.
– Громми, сейчас не нужно ничего говорить, – мягко произнесла Глория.
– А я думаю кое-что сказать нужно, – медленно проговорил трактирщик. – Сесилия, мне очень жаль что твой брат погиб, я соболезную твоей потери, но как бы ни было глубоко твое горе, пойми, что ты сама и люди вокруг тебя все еще живые. А ты сейчас, поддавшись скорби и гневу, десятком неосторожных слов, очень просто могла перечеркнуть наши жизни. Эта девчонка пойдет, наплетет своему дяде с три короба и привет, полный ататуй, панихида с танцами. Этот судья, Мастон Лург, тот еще поборник справедливости, – Громми Хаг покосился на своего отпрыска, наверно стоит быть поосторожней в выражениях, а то малый начнет болтать где-нибудь что ни попадя, – да и права эта девчонка, какой смысл на нее бочку катить, она-то тут причем. Давай тогда и Глорию будем ненавидеть, брат мужа ее сестры служит в Судебной гвардии, проклятый «красноголовый», – трактирщик снова посмотрел на сына и вздохнул. – В общем давайте впредь быть более осторожными.