Девочка и рябина

Лавров Илья Михайлович

— Ну, как доехали? Измучила дорога? — спрашивала Чайка, улыбаясь, пожимая руку. — Мы ужасно далеко от Москвы! Но, ничего! Будет интересная работа — и город понравится, и все будет хорошо. Климат здесь изумительный! Сухо, солнечно!

Когда Чайка отошла, улыбка мгновенно слиняла, а лоб наморщился. Ее почему-то наполнило отвращение к себе, ко всему на свете. Она уже не стыдилась и не скрывала от себя, что завидует, что боится этой девчонки.

Когда услыхала, что Караванов восхищается Сиротиной, ее голосом, обаянием, она с откровенной

злостью подумала: «Чего здесь ахать и охать? Наверное, по сцене и ходить-то не умеет!»

Сенечка Неженцев уже вступил в свои права помощника режиссера. Он захлопал в ладоши, пригласил занять места.

Чайка села среди актрис. И ей было приятно, когда Полыхалова прошептала:

— А она, девочки, ничего, но красивая мордочка — это много для мужчин и мало для сцены.

Чайка, глядя на ее пеструю шею, спокойно возразила:

— Актрису нельзя судить по внешности, нужно судить по игре. Может, она окажется и хорошей артисткой. Дай бог! Можно только порадоваться за театр.

Полыхалова переглянулась с соседкой.

Алеша, Касаткин, Юлинька, Неженцев сели в последнем ряду. С ними устроился и Караванов.

Простучал тростью, хрипло дыша, главный режиссер Скавронский. Директор был в Москве, на курсах, и режиссеру пришлось замещать его.

У Скавронского подбородок двойной, нос мясистый, синеватый, седые брови нависшие, из-под них сверкают холодные, умные глаза. Толстый, в непомерно широком, длинном пиджаке, он сидел, зажав коленями черную сучковатую трость. Большие руки лежали на львиной голове набалдашника.

Чайка покосилась на него и отвернулась.

Мрачно прошагал Воевода. Он был маленький, а шаги делал большие.

Надев очки, уверенно подсел к ним Белокофтин.

Скавронский тяжело встал, поздравил коллектив с началом сезона, заговорил о плане работы.

Чайке противен был его урчащий голос. Она смотрела в окно на облака. Голова разболелась. Проглотила таблетку и вышла из фойе.

Зеленый кабинет

После собрания Скавронский и Воевода закрылись в кабинете.

Стены его зеленые; ковер, шторы, гардины, сукно на столе, абажур — все зеленое.

Утверждали распределение ролей.

Скавронский на роль комиссара назначил Сиротину.

Темное лицо Воеводы, с синеватым подбородком, потемнело еще сильнее. Он настаивал, чтобы Чайка играла в очередь с ней:

— У Галины Александровны эта роль играна. И удачно играна! — И так чиркнул спичкой, что выбил из пальцев коробок. Поднял, снова чиркнул и снова выбил. Наконец закурил, выпустил струю дыма.

Скавронский, едва уместившийся в кресле, шумно дышал, положив руки на львиную башку трости. Его мясистое зеленоватое от абажура лицо стало сонным. В театре знали: интересен ему человек — он весь искрится, голос урчит. Не интересен — лицо сонное, голос тягучий.

Когда-то Скавронский был доктором, но страсть к театру привела на сцену.

—

Вы меня удивляете, уважаемый Василий Николаевич, — говорил он сухо и тягуче, — ведь вы же опытный режиссер и сами должны видеть, что Чайке роль эта не по силам. Ну, как вы, ей-богу, можете настаивать? Вместо того чтобы убедить перейти на характерные роли, вы потакаете ее заблуждениям.

— Это ваше мнение! Это ваш вкус! — Воеводу бесило сонное лицо и безразличный голос. — А почему ваш вкус должен быть безупречным? Вы слишком смело беретесь выносить приговор актрисе. Я бы, знаете, не решился! Правда, это пустяк: искусство, судьба человека! Но все-таки я бы не стал рубить сплеча, как в кавалерийской атаке. Другое дело сапоги — повертел, погнул подошву: плохо! Нет, пожалуй, и здесь бы еще подумал. Сапожник ведь тоже человек, если это, извините, что-нибудь значит!

Лицо у Скавронского стало совсем сонным.

— Может быть, мы задорные мальчики и собрались на поединок остроумия? Мы говорим о деле. Не может Галина Александровна занимать место молодой героини. Давайте прямо говорить: она уже вышла из этого возраста. Просто по внутренним, да и по внешним данным ей не поднять эти роли. Я вас огорчу: это мнение большинства в коллективе. Неужели вы не согласитесь, что у нас умные люди?

— Один товарищ сказал мне: «Ты умный человек!» — «Почему?» — «Ты думаешь так же, как я!.. А Петров дурак!» — «Почему?» — «Да он всегда не согласен со мной!..»

У Скавронского в глазах заискрился интерес, и он заурчал:

— Недурно.. _гА почему вы ушли из Калуги?

— Не понравилось! — огрызнулся Воевода, отводя взгляд.

— А из Курска? Из Самарканда? Из Тюмени? Из Грозного? И даже из Тобольска? — Глаза под нависшими бровями веселились.

— Ну, ну, продолжайте, продолжайте! — прищурился Воевода.

— Из-за жены вам приходилось уходить, — голос снова стал тягучим, а лицо сонным. Даже глаза закрылись. — Дорогой мой, не нравится она публике. Не может она решать серьезные творческие задачи. И потом, все-таки спектакль ставлю я. И у меня есть свое видение образа комиссара, уж не обессудьте!

…Неженцев вывесил распределение ролей. Комиссара играла Сиротина. Северова «вводили» в старый спектакль «Поздняя любовь» на роль Дормидонта.

Корабль с алыми парусами

Юлинька и не знала, что история с детьми всех тронула.

Утром в фойе собралось несколько актеров. Заслуженная артистка Снеговая, громоздкая, величавая старуха с большущими глазами, рассказывала:

— Сегодня глянула: идут всем семейством! Ребятишки чистенькие, веселые, одно загляденье. И сама она красивая да нарядная. И совсем еще девчушкой выглядит. Идут и все трое заливаются, хохочут. Видно, какие-то побасенки рассказывает… Помочь бы ей нужно. Хорошие парнишки! Ничего, вода выпоит, хлеб выкормит — люди будут!