Девочка из нашего класса
Шрифт:
Поехали мы, а Вовка выдумывать начал:
— Выходим мы пса и будем разным штукам учить. Сделаем его ищейкой или приучим санки возить. И будем мы с тобой, как на Севере, ездить на собаке.
— Так на Севере много собак, а у нас одна.
— Ну и что же? А мы ещё найдём.
Свернули мы с шоссе, а тут навстречу Митька Трубин. Увидел нас да как захохочет:
— Что же это вы, голубчики? Собак катаете? А в школу?
— Ничего ты не понимаешь. Мы его спасаем, он под машину попал, — говорит Вовка.
— Ах, спасаете? Оч-чень интересно!
И
А мы поехали дальше. Только боязно стало: теперь Митька всем расскажет. Он вредный. Той весной на берёзе около Вовкиного дома грачиное гнездо разорил. Мы б ему за это дали как следует, да он с зареченскими дружит, а нам мимо них в школу ходить.
Привезли мы собаку к нам, Вовка говорит:
— Давай её на кухню.
— На кухню? А мамка?
— Что мамка? Она в сарае, не увидит, а увидит — жалко станет.
Подняли мы легонько собаку — и на кухню. Положили около печи, а что дальше делать, не знаем. Пёс лежит, смотрит на нас и часто дышит.
Тут из комнаты Люська выбежала да как закричит:
— Собачка, собачка! — подошла и гладит её по носу.
— Молока бы ей, — говорит Вовка.
Пошёл я в сени, а в дверях мама.
— В чём дело? Почему не в школе? — И вдруг собаку заметила. — Что такое? Откуда притащили? Да ещё в кухню! Ах, вы!
Стали мы ей объяснять да просить — не помогает. Требует, чтобы собаку на улицу выбросили.
Вдруг Люська как заревёт:
— Не надо собачку на улицу!
— Ну ладно, — говорит мама, — пусть до вашего прихода остаётся. А сейчас — марш в школу!
Тогда Люська здорово нам помогла.
…В школу мы пришли ко второму уроку. Только дверь в класс открыли, а Митька как закричит:
— Собачьи спасители!
А за ним все зареченские:
— Собачьи спасители! Собачьи спасители!
На перемене меня и Вовку подозвал Борис Ля-мин из девятого класса, вожатый нашего отряда, и сказал:
— После уроков — к завучу.
Сидели мы как на иголках: всё думали, что скажет Яков Михайлович. А тут ещё Митька да зареченские пристают.
Смотрим, на третьей перемене подходит к нам Тоня Батенко и говорит:
— Вы их не слушайте. И очень даже правильно, что вы собаку спасли. Вы её будете лечить?
— Будем.
— Коля, можно я к вам приду сегодня? Я собаке сахара принесу.
— Конечно, приходи.
Очень она хорошая, Тоня: добрая и красивая, косы длинные-длинные. И потом она умеет на рояле играть. Он у них даже есть, этот рояль. Тонина мама у нас пение преподаёт. Я у них бываю. У них дома здорово: книги везде и чучела всякие стоят, даже один медведь есть, рыжий, и, по-моему, когда он жил, то был добрый. Один раз Тоня поиграла на рояле и мне предложила. Ну, я пробовал, пробовал — ничего не выходит. А Тоня говорит: «Ты смотри на ноты». Я смотрю, а там на листе какие-то крючки да колечки. Разве что-нибудь поймёшь? А с Тоней мы вообще дружим. Летом я и Вовка ей в саду так гамак приделали, что она только ахнула. Хорошо, что Тоня за нас с Вовкой.
После уроков пошли мы к завучу, Якову
— Урок-то пропустили? Придётся вам по четвёрке за поведение поставить. — И тут Яков Михайлович улыбнулся, а может, мне только показалось. — А с собакой что же собираетесь делать?
— Лечить будем, — говорит Вовка.
Теперь Яков Михайлович уже точно улыбнулся:
— Ну, что ж, лечите, а как ваш больной поправится, так мне доложите.
Больше он ничего не сказал. И зачем ему знать, когда у нас собака поправится? Мы с Вовкой так и не поняли.
Решили мы назвать собаку Дозором и считать её общей, а хозяином уж потом кто-нибудь станет, кого Дозор больше полюбит.
Из школы шли поздно: уже с электростанции свет дали. А снег всё идёт и идёт. Хлопьями. Большими. Летят хлопья, белые все, а когда мимо освещенного окна пролетают, так сразу делаются тёмными. Почему это?
Вовка опять какие-то планы строить начал, а я всё про Дозора думал. Как с ним быть?
Пришёл домой — и на кухню. Смотрю, Дозор лежит на подстилке, живот у него туго бинтом перевязан, сбоку миска с молоком стоит. А на скамейке сидит мама и Захар Данилыч, наш ветеринар. Это его мама позвала. Она хоть и кричит на нас иногда, а так очень даже добрая, ласковая.
Захар Данилыч протянул мне бумажку и говорит:
— Сбегай в лабораторию, порошки получишь. Три раза в день давай их псу, в суп или в молоко всыпай. А завтра мы его в гипс положим: два ребра у него сломаны.
Я хотел побольше спросить, как лечить Дозора, да где тут! Мама и Захар Данилыч заговорили о своих телятах и коровах, о силосе, о прививках от какой-то такой болезни, что и не выговоришь. А когда они об этом говорят, к ним лучше не подступаться.
И начали мы с Вовкой лечить Дозора. Сколько мучений было! Сначала он ничего не ел, только пил молоко да суп. В гипсе три недели лежал. А когда гипс сняли, Дозор встал да как упадёт! Тут Захар Данилыч разрешил ему мясо дать. И он съел! Но всё равно ходить пока не мог.
Целый месяц Дозор лежал в сенях. Я к нему и ночью выходил. Сначала он мне только руку лизал, потом хвостом махать стал. А однажды утром открыл я дверь, смотрю, Дозор стоит и на меня смотрит. Встал! Тут Вовка пришёл, и мы Дозора во двор вывели. А он увидел на плетне кота Барина да как гавкнет! Первый раз гавкнул. И с тех пор быстро на поправку пошёл.
Тут к нам и ребята из нашего класса ходить начали. А Митька и зареченские уже больше не дразнились. Да хоть бы и дразнились! Чего их бояться? Их всего четверо с Митькой вместе.
Полтора месяца болел Дозор и поправился! А полюбил он больше меня. И потому я ему — законный хозяин.
Однажды после уроков вызвали нас с Вовкой к завучу. Пришли мы, а у Якова Михайловича в кабинете Борис Лямин. Мы все его уважаем — он сильный: на турнике десять раз без отдыха подтягивается, а гранату швыряет — не видно, где упала. И рисует хорошо.