Девочка, которая всегда смеялась последней
Шрифт:
Мощнейший удар по лицу заставил хрипящего Степу очнуться. Над ним с ингалятором в руках стояла Люба. У ее машины кто-то проколол колесо, и она вернулась. В Любиной сумке всегда был ингалятор для Степы. Она знала, что когда-нибудь он понадобится.
На следующий день Степа улетел в Перу, возвращать прежнего Карлоса, пока не стало совсем поздно.
В этом его убедила Люба, которая лишь спросила, точно ли Степа хороший человек, и если да, то какого хрена он еще не летит спасать друга.
Да, чуть не забыл. Пока Степа летел, Люба на всякий случай перевела с общих счетов все деньги. Ну, от греха.
Палыч
Как-то я был приглашен в одну парижскую библиотеку, не поверите, для передачи им моей книги. Акт сей происходил в зале, на стенах которого висели портреты Гоголя, Чехова, Лермонтова и Грибоедова. Я представил их беседу в момент моего появления.
Гоголь. Палыч? Палыч, ты спишь?
Чехов. Нет, боюсь заснуть и быть похороненным заживо.
Гоголь. Очень смешно, особенно в сотый раз. Палыч, это что за франт?
Чехов. Ох, не спрашивай. Это, язык не поворачивается сказать, – писатель.
Лермонтов. Дайте я его застрелю.
Гоголь. Хороший?
Чехов. Нет. Модный. Хлестаков от литературы.
Лермонтов. Тем более дайте я его застрелю.
Гоголь. То есть плохой. А чего его к нам привели?
Чехов. Говорю же, модный, без мыла в любую библиотеку влезет.
Лермонтов. Ну дайте же я его застрелю!!!
Грибоедов. Мишенька, вы бы лучше Мартынова застрелили. Николай Васильевич, тут такое дело, Палыч его не любит. Его в шутку с ним сравнили, он уже три недели не спит. Все перечитал. Ночами только и слышу «какой ужас, какая бездарность»…
Чехов. Вот вас, Александр-Сергеевич-да-не-тот, забыли спросить, что я ночами делаю.
Лермонтов. Можно я застрелю сначала Грибоедова и потом этого… Как, кстати, его?
Чехов. Цыпкин.
Грибоедов. Вот видите, как хорошо осведомлен.
Гоголь. Фамилия, конечно, как бы так помягче сказать, не писательская… Мне бы его в «Души мертвые». Он что, не мог псевдоним взять, что ли?
Грибоедов. Он следующую книгу как раз собирается подписать «Не-Чехов».
Чехов. Что?! Дайте я его застрелю!
Лермонтов. Палыч, вы промахнетесь, у вас зрение. Дайте я.
Чехов.
Грибоедов. Да пошутил я! Вот ведь как задел! Да что вы к парню пристали? Он в свободное от работы время пишет что-то там – и всё.
Чехов. И кем он работает, интересно мне знать? Врачом? Инженером? Уверен, что нет. Думаю, какой-нибудь профессиональный прохвост.
Грибоедов. Пиарщик.
Лермонтов. Дайте я его все-таки застрелю! А что это, кстати?
Гоголь. Как? Кем?
Чехов. Вот. Я же говорил. Гнуснейшая профессия.
Грибоедов. Ну это как дипломат, только вообще без принципов. Работает за деньги на кого угодно. Делает популярным.
Лермонтов. Дайте…
Гоголь. Мишенька, да уймитесь вы. Сочините эпиграмму – и будет с вас. Александр Сергеевич, а о чем он пишет?
Грибоедов. О бабах.
Лермонтов. Дайте я его застрелю!
Гоголь. О бабах? Так это же чудесно.
Грибоедов. Ну сам он, конечно, говорит, что это, дескать, метафора, что на самом деле пишет о смысле жизни, но в действительности о бабах. Местами неплохо. Иногда очень смешно. Даже Палыч смеялся. Я слышал.
Чехов. Я кашлял. Ничего уж очень смешного там нет. Так. Анекдотцы.
Гоголь. Надо почитать. Раз уж Палыч его так не любит. Тем более о бабах. О чем нам здесь еще читать.
Чехов. Ты бы, Николай Васильевич, настоящего Александра Сергеевича почитал о бабах, а не этого… калифа на час. Его пусть, вон, ненастоящий читает. Защитник нашелся.
Гоголь. А я, знаете, прочту, пожалуй. Я иногда жалею, что о бабах не так много написал. А ведь были бабы в жизни, э-э-эх…
Грибоедов. Мы все жалеем.
Чехов. Не травите душу! Черт с ним, с Цыпкиным. Вот, помнится, еду я из Москвы с дамой в купе…
Лермонтов. Ну всё. Пропал вечер. Палыч, давайте в подробностях.
Чехов. И вот…
Грибоедов. Цыпкин… Цыпкин!..
Цыпкин. Да, Александр Сергеевич!
Грибоедов. Да не кричи ты, бестолочь, услышат все! Ты это, голубчик, не пиши о смысле жизни, не твое это. Я тебя очень прошу, пиши о бабах. Успеешь о смысле. А даже если не успеешь – без тебя уже написали столько, что нет сил читать. А вот о бабах – ты нас тут всех порадуешь, даже Палыча.